— Да… — протянул Дрюпин.
Там были круглые шрамы, разного калибра, именно так, потому что я сразу поняла, что эти шрамы от пуль. От мощных пистолетных, способных остановить медведя средних размеров, от маленьких автоматных, пробивающих этого медведя насквозь. А еще были разрывные, от них образовывались воронки с рваными краями.
Были шрамы продольные, длинные и как бы расходящиеся, я тоже знала, отчего такие образуются. Меч, сабля, топор. Режущие инструменты. В Клыка не только стреляли.
Ожоги. Обычные, ну, от сигарет. И от напалма — когда капли на кожу попадают, опять же глубокие такие ямы остаются. А от фосфора, наоборот, плоские кратеры, которые заживают долго, долго гниют, а потом после них остаются такие розовые шлепаки, у Клыка вся спина была в таких шлепаках.
Непонятные еще шрамы, странные, как будто из под кожи прорывались короеды или что то вроде того, я как увидела все это…
Пришлось собраться, зубы сжать, перевернуть Клыка на полубок.
Перевернула и увидела — в спину, чуть ниже правой лопатки, Клыку вонзился штырь. Я даже не знала, откуда у меня взялся этот штырь — короткая железная штука, заточенная остро и снабженная изолентовой ручкой, видимо, все таки изделие самого Клыка. Из запасов. Назапасал на свою голову, дурачок, гороха, кукурузы, заточек. А она при тряске ему и воткнулась.
Неглубоко, кажется, только под кожу влезла, но крови вытекло много. Это оттого, что она у него жидкая.
— Ерунда, — сказал Дрюпин. — Крови только много. Надо выдернуть и зашить. У тебя нитки есть?
Ниток у меня не было. Что здесь шить?
— А пластырь? — спросил Дрюпин.
Пластыря у меня тоже не было. Да и вообще, я растерялась и не знала, что делать, а Клык вдруг потерял сознание или просто заснул, лежал и лежал себе, а кровь растекалась. А я совсем одурела. Ведь изучала всю эту медицинскую помощь, как перевязывать, как зашивать… Но вот при виде крови все просто из головы выскочило.
— Дай ка я, — Дрюпин оттеснил меня в сторону.
Я отошла. Дрюпин поморщился, вытер руки о штаны, резко выдернул заточку. Кровь продолжала вытекать.
— Нужно повязку, — сказал Дрюпин. — Давящую, кажется…
Я взяла подушку, сдернула наволочку, разорвала напополам. Дрюпин сложил из наволочки подушечку и притянул ее к ране веревкой. Достаточно крепко, во всяком случае, кровь остановилась.
— Что дальше? — спросила я.
— Лекарства у тебя есть? — спросил Дрюпин. — Хоть какие?
— Нет… Зачем?
Дрюпин кивнул.
— Надо в медпункт, — сказал он.
— Правильно, Дрюпин, иди в медпункт, сделай себе укол от бешенства…
Значит, не заснул.
— Заткнись лучше, — посоветовал Дрюпин. — Тебе сейчас лучше не разговаривать.
— А я назло буду, — сообщил Клык. — Буду разговаривать и умру в муках. А потом буду тебе каждую ночь являться и смотреть на тебя, смотреть…
Клык замолчал.
Мы взяли его и перенесли с пола на диван, он оказался совсем невесомым, как мешок с костями.
— Крови много вытекло, — шепотом сказал Дрюпин. — Надо в медпункт, там есть кровезаменители в заморозке, еще что то.
Я подошла к двери. Толкнула. Сантиметра три толщины, я толкнула дверь. Глухо. И сталь не просто сталь, ее, наверное, даже автогеном не разрезать.
— Взрывчатки нет, конечно, — сам себе сказал Дрюпин. — Дверь не вынести. А если бы и была, мы бы от удара погибли.
Клык неожиданно захрапел, с присвистом, с дерганьем щекой, дышал тяжело, так что казалось, что ребра даже вроде похрустывают.
— Сможешь сломать? — спросила я у Дрюпина.
— Смогу. Только пока не знаю как, надо подумать…
Дрюпин начал чесать голову. Выглядело это не очень красиво, видимо, у Дрюпина отросли ногти, и теперь по его гладкому черепу шли красные царапины.
Я не стала ему мешать, я сама стала думать. Но мне совсем не думалось. В голове пустота, вытрясло все, выбило все. Иногда мне кажется, что Клык прав. Что война все таки случилась. Что нас бомбили — слишком много у нас беспорядка, много опрокинутых стеллажей, мебели перевернутой, как будто землетрясение здесь произошло. Если не война, то катаклизм точно. Нет, там наверху никого не осталось, только лед. Там все замерзло. И вообще все замерзло, земля покрылась толстенной коркой в несколько километров, или даже больше, потому что Вселенная состоит изо льда…
— Не могла бы ты не бормотать? — попросил Дрюпин.
— Разве я что то сказала?
— Да, чушь всякую. Типа Вселенная состоит изо льда, Вселенная состоит изо льда… Раздражает.
— С чего это?
— Это любимая теория Ван Холла. Он даже космические исследования спонсировал, чтобы доказать, спутник к Марсу посылал…
— Доказал?
— Да, кажется. Солнечная система — это пустота во вселенском льде, который начинается сразу за поясом Койпера, звезды находятся совсем недалеко, но лед мешает прохождению света, проникнуть сквозь этот лед невозможно… Короче, бред. Ты разве не помнишь, в библиотеке книга на самом видном месте лежала?
— Я не…
— Лунатик! — сказал Клык. — Лунатик–лунатик, зацепился за канатик…
Дрюпин вздохнул.
— Я буду думать, — сказал он. — У нас…
Он поглядел на Клыка.
— У нас совсем немного времени. Буду думать.
Я осталась у двери.
Хорошие у нас двери. То есть просто отличные, наши двери просто так не пробьешь. Я пнула сталь ногой. Глухо. Тогда кулаком. А потом еще раз.
С пятого раза на костяшках слезла кожа. Но меня это особо не впечатлило, я продолжала бить, и постепенно на стали образовывались красные шлепаки замысловатой формы. Кажется, по чернильным кляксам можно определить судьбу. Наверное, по кровавым кляксам судьбу можно определить ещё надёжнее.
Библиотека закрывалась, и Зимин вдруг подумал о том, что он никогда не бывал в библиотеке ночью. Конечно, раз в год здесь проводились поэтические марафоны, но Зимин боялся в них участвовать, да и настоящих стихов у него не было.
В библиотеке гасили свет, сотрудники спешили прочь, и заведующая уже уходила, суетливо завязывая шарф, Зимин остановил ее на лестнице.
— Зинаида Петровна, я хотел бы…
Заведующая поглядела на Зимина равнодушно.
— Но уже поздно, Виктор Валентинович, приходите завтра.
— Это важно! Мне надо… Мне надо… Я хочу разместить фотографии с нашей встречи в Интернете. Можно я их скопирую?
Заведующая попробовала обойти Зимина, но он галантно не позволил.