— А почему они должны идти к нам в сетку?
— Мы их заманим, они любят насекомых.
— Дронго редко спускаются на землю.
Паула вздохнула.
— Чем дольше я об этом думаю, тем сложнее мне представить, как мы убьем птицу, не понимая, поможет нам это или нет. К тому же священную птицу. Нет, это не очень хорошо, нам надо забыть об этом. Должен быть другой способ.
В этот момент раздался знакомый стон из связки на ее груди.
— Он голоден. — Никто из них прежде не подумал о ребенке.
Мальчик кричал громче, Паула нежно качала его, отчаянно обдумывая, что делать.
— Он… — Ласло запнулся и лукаво посмотрел на нее. — Если вы дадите ему имя, я соображу что-нибудь поесть.
— Назовите его, как хотите, только сделайте что-нибудь, чтобы он прекратил плакать.
— Вы самая странная женщина из всех, которых я когда-либо встречал. — Ласло взял у нее из рук мальчика и, тихо что-то напевая, положил его себе на плечо.
Странная! Это были как раз те слова, которые ей говорил муж, которые любила повторять ее мать, а затем врач и судья.
Странная, слова на С. Странная, строптивая, скованная.
Слова Ласло вонзились в ее тело, как удары кинжала, рассекали еще не зажившие шрамы, ядом растекались по ее телу, образуя волну боли, не давая Пауле дышать. Она согнулась, прикрывая живот, на котором длинный шрам стал пульсировать, упала как подкошенная на сырую землю, в ушах у нее гудело, и она снова почувствовала эту ужасную боль.
Боль, которая охватила ее, после того как муж приказал разрезать ей живот, чтобы спасти его ребенка. Сначала врач отказывался, потому что она была еще жива, но муж, как всегда, настоял.
И они вырезали ребенка. Младенец, который выглядел как маленький монгол, который практически не мог дышать, и чье сердце перестало биться спустя три дня. О да, она была странной, страждущей и скованной.
Она раскачивалась на коленях взад-вперед, ее живот судорожно сжимался. Неужели это никогда не прекратится? Разве она не уничтожила все воспоминания об этом? Сухое рыдание вырвалось из ее глотки, у нее сжалось горло. Она не видела никакого выхода, так может, преследователи придут и накажут ее.
Ласло присел возле Паулы, обнял ее и попытался успокоить.
— Мне очень жаль, — пробормотал он.
Она стряхнула его руку. Да что он знал? Этот смешной красавчик не имел малейшего представления…
Тем не менее он продолжал сидеть рядом с ней, и Паула постаралась успокоиться. Ей было ужасно неловко, что она до такой степени потеряла контроль над собой. Но ей не удалось снова взять себя в руки, Ласло открыл шлюз. Она еще никогда не позволяла себе вспоминать тот день. Тот запах камфоры, эфира, крови, внутренних органов и соли. Она все это прогнала из своей памяти и заглушила другими запахами. И она была так уверена, что все осталось в прошлом, в Европе, в ее старой, такой ненавистной жизни. Этому безумию не было места здесь, в джунглях, где нужно решать более важные проблемы. Сухое рыдание перешло в беззвучный плач, слезы текли ей на колени.
Странная, странная, странная.
Ласло перестал говорить, распеленал ребенка, положил его голого на руки Пауле и сжал их крепко, чтобы она не могла уронить мальчика. И вот ее слезы капали уже на щеки ребенка, который молча и испуганно смотрел на нее своими большими глазами. Инстинктивно она вытерла его лицо.
— Что случилось, то уже в прошлом. Но если вы будете за него цепляться, оно никогда вас не покинет, оно будет мешать вам жить. И это действительно ненормально. Посмотрите на этого ребенка. Он уже умер бы, его съели бы муравьи или другие животные, которых привлекло бы его маленькое тело. И какой он красивый, — прошептал Ласло. Его голос был таким же нежным, как у ее старшего брата Йо, когда он хотел соблазнить ее на то, что вызывало у нее страх, как это было тогда с плаванием. Она не могла ничего сказать, только смотрела на мальчика. Йоханнес Карл.
Непроизвольно она наклонилась ближе к ребенку. От него исходил свежий запах, напоминающий табак, но затем она сосредоточилась: после первого впечатления его кожа источала сладость, которая вытянула из нее всю горечь и оставила только что-то очень нежное и мягкое. Сначала она была не уверена, но затем поняла.
— Уд, — прошептала она.
Уд, так его называли арабы, а японцы говорили киара — ароматная древесина, алойное дерево, или райское дерево, и масло, полученное из его смолы, было дороже золота.
— Уд? — спросил Ласло, который ослабил свои объятия. Паула крепко держала ребенка. — Странное, но красивое имя.
Паула снова спокойно дышала. Она еще немного принюхалась к аромату мальчика и задумалась. У этого ребенка не было ничего общего с ее братом, но Йоханнес Карл — это хорошее имя. Сильное. А этот ребенок должен быть сильным.
— Его имя должно быть привычным на этом острове.
— Хорошая мысль, и как нам его пока называть?
Паула сделал глубокий вдох, и вдруг ей все стало ясно. Йоханнес Карл — это слишком длинное имя для малыша, но вот Йо — это то, что нужно.
— Йо.
— Йо, — повторил Ласло и улыбнулся ей. — И это было совсем не сложно.
Она посмотрела на Йо. Он все еще был ей чужим, но она больше не ненавидела его. С удивлением она признала, что действительно ненавидела его. Паула крепче прижала Йо к груди, и ей стало стыдно.
Ласло поднялся и начал что-то искать в своем мешке.
— Так как с именем все решено, вот кусочки корня солодки, я купил их вчера в деревне. Он пососет их и успокоится. Но сейчас нам нужно еще подумать, как быть с дронго. Солнце уже село, скоро станет совсем темно.
Паула была не в состоянии о чем-то думать, она чувствовала себя так, будто только что перенесла жар, ей хотелось только одного: прилечь куда-нибудь, свернуться калачиком и заснуть.
Она посмотрела на Ласло. Его лицо, которое всегда было гладким, казалось помятым, голубого цвета глаза глубоко запали. Одежда у него тоже была влажной и грязной, как и у нее, а на ладонях виднелись кроваво-красные мозоли от работы ножом.
Его брови вопросительно поднялись вверх.
— Я устала, я не думаю, что могу отчетливо соображать. Нам нужно поспать, а завтра утром мы будем думать дальше.
Ласло пожал плечами и протянул Пауле пеленку Йо, чтобы она снова закутала его.
Затем они соорудили место для ночлега из москитной сетки и циновок. Поскольку это было проще, они устроились под одной сеткой, и никто из них даже не задумался, было ли это прилично. Йо они положили между собой, а с внешних сторон положили ножи.
Ей казалось, что она сомкнет глаза, как только ляжет, но она была слишком взволнована, кроме того, ей очень хотелось есть. Завтра им нужно найти решение, чтобы как можно быстрее присоединиться к остальным. Остальным. Она была удивлена, насколько незначительным стало для нее то, что Ласло присутствовал при ее истерике. И она знала, что он никому об этом не расскажет. Услышав тихий храп, она поняла, что он уже заснул. Она завидовала ему, потому что он так легко справился со всем этим напряжением, но что-то в этом пугало ее. И когда она наклонилась к нему, чтобы почувствовать его запах, она поняла, что боится не его, а за него. Помимо черной амбры, там было что-то еще — трудно уловимое, некий серый запах, который она учуяла у своего брата незадолго до того, как тот умер. После этого она уже не могла заснуть, лежала, прислушиваясь к звукам джунглей, и только спустя несколько часов провалилась в беспокойный сон.