Надув щеки, проверяю, не уменьшились ли носогубные складки. К своему удивлению, обнаруживаю, что они совершенно исчезли. Однако радость длится недолго. Нельзя же появиться на людях с надутыми щеками, наподобие рыбы-собаки!
Нет, скорее рыбы фугу, как сказала бы Ева.
Проверяю запястьем бегущую из крана воду и, убедившись, что температура подходящая, закрываю пробкой слив.
Пока наполняется раковина, беру щетку для волос, намереваясь причесать торчащие во все стороны волосы. Ни дать ни взять Медуза-горгона! И тут обнаруживается, что щетка забита черными волосами. Что ж, у Евы на данный момент длинные черные волосы… Однако на всякий случай надо проверить. Беру на пробу один волос и подношу к свету. Предчувствие не обмануло: определенно он еще совсем недавно принадлежал лошади.
Повернувшись к двери, ору во все горло:
– Ева-а-а!
– Что случилось, мамочка?
– Прекрати, наконец, чистить моей щеткой лошадь!
– Ну что ты так расстроилась? Больше это не повторится. Ведь теперь я здесь не живу.
Дочь с важным видом удаляется на кухню, а я, разинув от растерянности рот, беспомощно смотрю ей вслед.
* * *
Мутти помогает загрузить вещи в машину. Спускаем по два чемодана по пандусу, установленному специально для папы. После папиной смерти мы его так и не убрали. Такой пандус устанавливался в нашей семье дважды, и я из суеверия боюсь его убирать. Умом понимаю, что мое выздоровление после травмы позвоночника не является причиной папиной болезни, и все же не хочу снимать пандус и снова испытывать судьбу.
Многочисленные сумки и коробки уложены на заднем сиденье, Мутти захлопывает дверцу и, грозя пальцем, обращается к Еве:
– Веди себя хорошо и не забывай нам звонить.
Мутти старается придать голосу суровость, но я-то вижу, что ее глаза полны слез. Она вдруг крепко обнимает внучку.
– Бабушка, я же приеду в воскресенье! – хохочет Ева, целуя Мутти в обе щеки. Потом хватает Харриет, что пристроилась рядом, и хочет поцеловать в нос, но такса грозно рычит.
– Харриет, негодная собака! – возмущаюсь я.
– Брось, ма! Она просто умница! – Ева открывает дверцу и бросает похожую на толстую сардельку собаку на пассажирское место. – А чтобы искупить грубость, пусть покатается с нами.
Я не нахожу слов и молча сажусь за руль.
По мере приближения к Колумбии утренний энтузиазм Евы сменяется тихой грустью и даже некоторой подавленностью. Неужели она вдруг затосковала из-за грядущей разлуки со мной? Украдкой смотрю на дочь.
Готовясь к великому дню, Ева тщательно причесала и распрямила иссиня-черные волосы, у которых уже успели отрасти светлые корни. Предпочитаю хранить молчание по этому поводу из страха натолкнуть Еву на очередную безумную идею.
Ева, горестно вздыхая, ерзает на сиденье, время от времени поглядывая в мою сторону. Очередной вздох получается таким громким, что оставить его без внимания никак нельзя.
– В чем дело, милая?
– Что такое, мамочка? – изображает из себя невинность Ева.
– Все в порядке?
– Конечно, – заверяет дочь, прилипая к окну. После затянувшейся паузы снова слышится душераздирающий вздох.
– Радость моя, скажи, что тебя тревожит.
– Знаешь, утром я не хотела тебя обидеть. Для пожилой леди ты выглядишь шикарно.
– Спасибо на добром слове. – Я изо всей силы впиваюсь пальцами в руль.
– Мама, я же шучу, – оправдывается Ева. – Ты потрясающе выглядишь.
Ах, ну, конечно.
В воздухе снова повисает молчание.
– Мама?
– Что?
– Послушай, я этого не делала.
– Чего именно?
– Сама знаешь. – Щеки дочери заливает краска стыда. Взяв сидящую между нами Харриет, Ева усаживает ее себе на колени и начинает сосредоточенно теребить уши таксы.
– Нет, не знаю. – Все мое внимание устремлено на дорогу. – Что ты имеешь в виду?
– С Эриком ничего не было.
Вытаращив глаза, смотрю на дочь.
– Мама! Аккуратнее! – в ужасе вскрикивает Ева.
В последний момент я все же успеваю вырулить, и мы, к счастью, не врезаемся в деревья. Харриет заваливается на бок, и Ева крепко прижимает ее к груди.
Некоторое время едем в полном молчании, и я гадаю, чего добивается дочь своим признанием.
– Тогда почему ты носишь в ранце презервативы?
– Всего один презерватив, – поправляет Ева.
– Ладно, будь по-твоему, один презерватив. – Стараюсь следить за дорогой, одновременно не упуская из вида Еву. – С какой стати презерватив оказался в твоей косметичке?
– Мама, не отвлекайся, смотри лучше на дорогу!
Поджав губы, следую совету дочери.
– Мы играли в «признание или желание». Меган выбрала желание, и ей пришлось идти в аптеку и покупать презервативы. Вот она и сходила, а потом раздала нам по одному.
– А почему ты сразу его не выбросила?
– Так я и собиралась, но сначала хотела посмотреть, что он собой представляет.
– Значит, если верить твоим словам, с Эриком у вас ничего не было?
– Ничего.
Мы снова погружаемся в молчание.
– Ты мне веришь? – нарушает гнетущую тишину Ева.
– Верю. Только послушай, что я скажу. Если когда-нибудь решишься заняться сексом, обязательно пользуйся презервативом, и не одним. И вообще, в целях безопасности лучше взять на вооружение пакет для мусора.
Криво усмехаясь, Ева барабанит пальцем ноги по приборному щитку.
– Я не шучу. Если не последуешь моему совету, можешь умереть.
– Понимаю, мама.
– А что с травкой? Ты ее курила?
– Ага, – признается Ева. – Отпираться не стану.
– Это был первый раз?
– Не первый.
– И как часто ты этим занималась?
– Не помню, раза четыре или пять. – Дочь стремительно поворачивает голову в мою сторону. – Ма, а ты сама пробовала?
– Никогда, – уверенно заявляю я. Ева медленно отворачивается к окну. Дочери очень стыдно, и сейчас она совершенно беззащитна. Надо как-то ее утешить. – Сказать по правде, мне просто ни разу не подвернулось возможности попробовать.
– Ни единого разочка?
– Верно. Мое детство было надежно защищено от всяких неожиданностей.
Про себя с облегчением отмечаю, что за дальнейшую судьбу Евы теперь тоже волноваться не придется. Хотя бы некоторое время. Красные пятна на щеках дочери постепенно исчезают, напряжение проходит. Ева неожиданно подается вперед и, включив радио, начинает прослушивать все каналы. Ни на одном долго не задерживается: ей достаточно шести нот, чтобы узнать мелодию.