– Да уж, я и сама могла бы догадаться.
Под многолетним влиянием Джуди ферма «Рассвет» придерживается политики «Новый дом, новое имя». По моему настоянию лошади, что живут здесь постоянно, носят свои прежние имена. И это хорошо, так как на данный момент у нас уже имеется свой Разбойник, Липучка и Священный Обет. А вот теперь появился еще и Фрикасе.
– Не переживай, – читая мои мысли, успокаивает Дэн. – Обещаю воспользоваться властью, если Джуди надумает дать кому-нибудь кличку Рататуй.
– А если Гуляш?
– Нет, Гуляш тоже не пройдет.
– А Шницель, Румаки или Коржик? – не унимаюсь я, пока мы идем к внедорожнику.
Немного помолчав, Дэн заявляет:
– Насчет Румаки стоит подумать, а вот против Коржика не возражаю.
* * *
Через час мы сидим за деревянным столом и уплетаем жаренных во фритюре моллюсков из картонной упаковки. Ресторанчик «У Джил» – один из моих самых любимых, хотя он совсем иного класса, чем «Сорренто». На цементном полу пятна краски, по стенам развешены рыбацкие сети и артефакты с блошиного рынка. Сюда можно прийти, не переодеваясь, прямо из конюшни, и не заботиться ни о прическе, ни о маникюре, так как никто вас не осудит за внешний вид.
– Кстати, что касается конюшни и кличек вроде Рататуя. – Обмокнув моллюска в соус «Тартар», отправляю его в рот.
– Ну-ну? – оживляется Дэн, отхлебывая вино из пластикового стаканчика.
– Помнишь, фрикасе, рататуй и другие кулинарные изыски? – поясняю я, энергично жестикулируя руками.
– Как же, помню, – отзывается Дэн.
– Так вот, мне в конюшне нужен кот.
Дэн смотрит на меня, ничего не понимая.
– Рататуй, другие блюда и прочая еда, которую обожают крысы. А кошки поедают крыс, теперь понимаешь? – стараюсь я ввести Дэна в курс дела.
Некоторое время Дэн молча разглядывает меня, а потом разражается неудержимым хохотом.
– В чем дело? – теряюсь я.
– В тебе.
– При чем здесь я?
– Ход твоих мыслей. Он меня умиляет.
Дэн наклоняется через стол и берет меня за руку. Я начинаю рассказывать о своих страхах по поводу заражения бубонной чумой, а он нежно гладит мои пальцы. Бросается в глаза, что Дэн уделяет особое внимание безымянному пальцу, будто хочет определить размер кольца, которое на него надевают.
* * *
Я приезжаю за десять минут до назначенного срока, но Юджени уже ждет меня за столиком. К счастью, она приехала одна. Юджени одета в плотно облегающие джинсы и футболку, вьющиеся волосы скреплены серебристой пластмассовой заколкой. Ее макияж бросается в глаза и поражает неуместной для этого времени суток яркостью. Алая помада, аляповатые румяна на лице и синие тени на веках. Юджени похожа на девочку, которая дорвалась до маминой косметички. Или на дешевую проститутку.
– Привет! – здороваюсь я, останавливаясь рядом со столиком. – Хотите кофе или чего-нибудь поесть? – спрашиваю я, глядя на пустой столик.
– Нет, – сухо отрезает Юджени, разглядывая меня в упор.
Я присаживаюсь на пластиковый стул, намертво привинченный к полу.
Прищурив глаза, Юджени наклоняется вперед.
– Знаете, я могу подать на вас в суд.
– За что? – оторопело спрашиваю я.
– За кражу лошади.
– Но вы сами меня вызвали и просили забрать Сквайра!
– Верно. А потом вы удрали, не расплатившись.
– Господи, Юджени! Я ведь уже объяснила. Я растерялась. Ваш муж напугал меня до смерти. Вел себя так, будто собирался нас всех перебить.
– Это не дает вам права красть мою лошадь.
– Что ж, ладно. – Делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться и не дать воли чувствам. – Давайте тогда скорее покончим с этим делом. У меня сегодня много срочной работы.
Вытаскиваю из сумочки написанную от руки купчую, разворачиваю и вручаю Юджени. Потом достаю ручку, снимаю колпачок и кладу на столик.
Юджени внимательно читает купчую:
– Здесь написано четыреста долларов.
– Правильно. Мы сошлись именно на этой сумме.
– Это было до кражи, а теперь я требую восемьсот долларов.
– Что? Да вы с ума сошли!
– Восемьсот долларов, или я забираю лошадь обратно. Или вызову своего адвоката, чтобы предъявил вам иск.
От ярости я на краткий миг теряю дар речи.
– Надеюсь, вы понимаете, что я могу не заплатить ни цента? – придя в себя, спрашиваю я спокойным ровным голосом.
– Но лошадь – моя законная собственность.
– Сквайра в любом случае конфисковали бы. Это совершенно ясно. Я сама слышала, как полицейские собирались привлечь вас к суду за жестокое обращение с животным. В жизни не встречала лошадей в таком безобразном состоянии. Как он еще жив остался! Не понимаю, как вы сами докатились до такой жизни!
Юджени испепеляет меня злобным взглядом, но я не обращаю внимания.
– И самое страшное, что и с ребенком вы, скорее всего, обращаетесь не лучше, чем с лошадью.
– Моя дочь прекрасно себя чувствует и не впутывайте ее в эту историю! – негодует Юджени.
– Ну разумеется, как же иначе? Помнится, вы и Сквайра описывали как аппалузу пятнадцати ладоней в холке.
Мы смотрим друг другу в глаза, и воздух вокруг нас наэлектризован ненавистью.
– Простите, леди, – раздается над ухом мужской голос.
Я поворачиваюсь вокруг своей оси и вижу продавца и четырех других посетителей, которые с подозрением рассматривают нас с Юджени.
– Здесь не положено сидеть просто так, надо что-то заказать, – объясняет продавец, мужчина лет двадцати пяти с грязными волосами и изрытым оспинами лицом. Он явно нервничает и говорит тонким срывающимся голосом.
– Мы уже уходим, – успокаиваю я и переключаю внимание на Юджени.
– Либо делайте заказ, либо… – не отстает продавец.
– Я же сказала: мы уже заканчиваем.
Продавец поджимает губы, явно чувствуя себя оскорбленным. Пожалуй, его терпения хватит еще на пару минут, а потом парень либо выставит нас сам, либо вызовет полицию.
Подняв с пола сумочку, ставлю ее на колени и извлекаю красный кожаный бумажник. Бережно его открываю и, выдержав паузу, достаю пачку купюр по двадцать долларов. Здесь ровно четыреста долларов, но я демонстративно пересчитываю банкноты.
Юджени как завороженная смотрит на деньги. Я складываю их аккуратной стопкой, как колоду карт, продолжая наблюдать краешком глаза за реакцией женщины. Юджени сидит с полуоткрытым ртом, и видно, как шевелится язык, будто у ящерицы. Время от времени она облизывает губы.