Весь он казался высеченным из камня. Возможно, он и есть из камня, ибо ни ран, ни царапин на коже, только клочья сорванного мха. Из-под сильно выступающих надбровных уступов блеснули красные огоньки. Ни зрачков, ни радужной оболочки – только багровый огонь, что полыхает, казалось, внутри каменного черепа.
– Ну... – сказал я и закашлялся, – ты... надеюсь... в порядке?..
Человек приподнялся, сел. Длинные руки упирались позади него в землю. Пальцы без усилий вошли в твердую, как камень, землю, словно в сырое тесто. Красные глаза следили за мной с интенсивностью радара, запеленговавшего самолет без опознавательных знаков.
Я сделал осторожный шажок назад. Если оно кинется, от меня останется мокрое место. Уже сейчас видно, что это... этот человек, даже сидя, почти одного роста со мной, а по весу вдвое больше, чем мы с конем вместе.
– Отдыхай, – проговорил я неуклюже. – Если что, свистни! Буду близко, приду на помощь.
Пятился, пока спиной не уперся в конский бок.
Конь, к моему удивлению на чудовище среагировал без страха, гарпия его пугала больше. Даже мертвая. От чудовища не пахло волчьим или каким-то звериным духом, а скал мой конь не страшился, будь они даже трижды живыми – переживыми.
Когда я кое-как взобрался в седло – кое-как, потому что хоть конь и не дрожал, но мои руки и ноги все-таки тряслись, – конь послушно развернулся, я пустил его шагом. И вдруг сзади раздался пронзительный свист. Я непроизвольно натянул повод.
Конь разом остановился, дрожа, присел. Я развернулся к седле. Человек уже поднялся на ноги. Дубина отливала синевой. Теперь, когда свет падал по-другому и все предметы обрели настоящую перспективу, я наконец-то понял, что беглец не кажется великаном, а и есть настоящий великан. Возможно, горный великан, а дубина его из металла. Он смотрел мне вслед, дубина в правой, а левая поднялась в воздух. Я не верил глазам, он покачал в воздухе широкой ладонью в жесте прощания.
Я помахал в ответ, отпустил повод, и конь с великой охотой и старательностью понес меня дальше по залитой лунным светом долине. Взгляд сразу ухватил большую груду камней, а в середине остов не то основания башни, не то гигантской печи...
Руины оказались крохотной часовней. Я слез на землю, перешагнул через каменные завалы – Бернард мог, если оказался раненым, заползти и сюда. Под ногами каменный пол, в большом камне с отколотыми краями и сбитыми надписями можно угадать алтарь. Но он весь изгажен нечистотами. Я сумел разобрать только три буквы латинского алфавита, а потом еще две. По гранитной плите явно били молотами, топорами, мечами. Есть даже крохотные оспинки от стрел, а вот эти полосы...
Я зябко повел плечами. Страшные борозды, будто огромный зверь царапал камень с такой же легкостью, словно стену из глины. Я, дитя своего века, абсолютно нерелигиозен, мне смешны отцы города или члены правительства, что кланяются иконам и целуют микробную руку пьяного попа, но любая религия в своей основе подразумевает нечто чистое, возвышенное, вытягивающее человека из дарвиновской твари в нечто наивно божественное, так что равнодушие равнодушием, а осквернение коробит мою интеллигентную душу, можно сказать, возмущает даже.
В моем мире я прошел бы мимо, не поведя бровью, сказал бы разве нечто умное, нельзя, мол, так поступать даже с нелепым старьем. Воевать и отвергать – да, но не глумиться, не гадить... Но сейчас я, перенесенный из мира благих порывов в мир духовного экше-на, почти неосознанно сорвал пучок травы и тщательно вытер алтарь. Я человек своего мира, где каждый инстинктивно сражается со страшным давлением со стороны властей, налоговой полиции, СМИ, начальства, коллег, родителей, инстинктивно следует принципу: если дают линованную бумагу, то надо писать поперек. Я и сделал поперек: вытер алтарь, чем немало удивил бы всех знакомых. Мне этот алтарь не нужен, я не нуждаюсь ни в каком боге, уже сто раз это говорил и повторяю это снова, но раз в мире есть богомольные старушки, так пусть этот отесанный булыжник послужит, принесет утешение им, а также всем слабым и трусливым.
Обыскав камни, я уже собрался выбираться к коню, как вдруг взгляд зацепился за основание алтаря. Там, где я стер нечистоты, на камне проступила четкая бороздка. Заинтересованный, я присел, нажал ладонью. Каменная стенка подалась, я сунул руку в нишу, пошарил. Пальцы наткнулись на нечто знакомое, но непривычное в этом мире.
В лунном свете находка показалась еще более странной, чем если бы достал ее в жаркий полдень. Лунный свет – это вампиры, оборотни, эльфы и гномы, а здесь обыкновенная книга, толстая, пухлая, читанная и перечитанная, с «ослиными ушами», шелковой ленточкой Для закладки, золотым обрезом, дорогим капталом. Впрочем, книга не совсем обычная, чересчур старинная, за такие коллекционеры отваливают сотни баксов. А то и тысячи.
Книгу я сунул в седельный мешок, вскочил на коня и послал его легкой рысью дальше.
– Бернард! Бернард!
И снова вспомнил, что не знаю, в какую сторону мне возвращаться. И не удаляюсь ли я от места схватки в ту сторону, куда Бернард мог бы добраться разве что на крыльях. Несколько раз привстал на стременах, покричал, но голос мой жутко и одиноко разносился всего на десяток шагов, а там странно глох, словно упирался в невидимые стены.
– Ну, – сказал я коню дрожащим голосом, – тогда надо как-то перекоротать ночь...
Одно место показалось выше других, я пустил туда копытное, соскочил на землю, оказавшись на вершине. Это выглядело, как бывший холм, что от старости расползся в коровью лепешку. Дурость с моей стороны, надо бы, напротив, выбрать место пониже да забиться в норку, ложбинку, затаиться в ямке, но я чересчур дитя благополучного и безопасного века. Зато отсюда все хорошо видно.
Вблизи отыскалось бревно, достаточно сухое, но такое огромное, что я засомневался, что сумею поджечь. Однако костер вспыхнул таким ярким пламенем, что стало ясно: если я и не найду никого больше, то уж меня найти проще простого. Этот светящийся цилиндр света вытянулся до самого неба, там уперся в небосвод, а звезды погасли. За освещенным кругом абсолютная чернота, настоящий холодный и мертвый космос. Да ладно, пусть видят, где я, друзья и враги, все равно хуже уже не будет.
Вытянулся возле костра, ноги гудят. Из мешка выдвинулась толстенная пухлая книга. Я раскрыл из любопытства, раз уж такие в букинистике стоят бешеные деньги, надо хотя бы посмотреть, что в них такое.
Полистал, убедился, что ценится разве что старая бумага, смануфактуренная без всяких добавок, по старым рецептам, очень дорогим и непродуктивным, да еще сам шрифт, нестандартный, каждая заглавная буква в киновари, а начальная буква главы и вовсе изображает сценки из жизни святых. Или угодников, не знаю.
Ага, после всех описаний жития идут практические советы. Типа справочника молодой хозяйки: что варить в постные дни, что в разгрузочные, что надевать, как украшать дома в праздники, какие молитвы творить в дороге супротив Темных сил, а вот – какими средствами ограждаться, когда ночуешь в темном чужом лесу.