Положив трубку, она походила по комнате и снова уселась на тахту. Стала вспоминать все с самого начала. Незнакомые типы из черной иномарки в первый раз появились на кладбище, затем они выследили ее с подругой Симой, довели до кафе и пытались привязаться. Дальше история с Костей. Скорее всего, они же и застрелили молодого механика. Но этих парней больше нет. Кто же тогда стрелял в автоколонну во время похорон? Выходит, есть и другие темные люди. Марина ощутила, как по спине пробежали мурашки. Захотелось броситься вон из этой квартиры. Но, вспомнив цель визита, заставила себя обойти комнату и кухню. Александр попал в больницу не без ее косвенного участия. И Костю подставила она. Спряталась за парня, а его убили. Она просто обязана выполнить хотя бы эту пустячную просьбу летчика.
Марина обследовала углы, проверила под тахтой. Книги нигде не было. Тогда она, скорее для порядка, заглянула в туалет – и нашла. Книга затаилась на полочке, сбоку от двери. В томике вместо закладки лежали очки Николая Спиридоновича. Старик читал «Северные конвои» в самом укромном месте своего жилища. Эта маленькая бытовая деталь столь сильно подействовала на девушку, что она заплакала.
Перед тем как покинуть квартиру, Марина долго смотрела в дверной глазок. Не обнаружив опасности, вышла, спустилась на лифте. Во дворе из глаз опять полились слезы. Осиротевшая внучатая племянница уселась на детские качели, вытерла глаза платком, припудрила носик, извлекла из рюкзачка мамину шоколадку и с горя ее съела.
Москва. Дом на Набережной.
2000 год. Март
Михаил Моисеевич два дня не покидал квартиры. Он вообще проводил много времени за письменным столом. Подключившись к Интернету, обзаведясь факсом и имея телефон, ученый получил возможность решать все проблемы и снимать все вопросы, не выходя из дома. Но все же ежедневно принуждал себя к прогулке. После телефонного разговора с Мариной Сегунцовой правилу изменил.
Сын бывшего начальника Главспирта еще раньше ощутил непонятное беспокойство. Ученый историк, занимавшийся мрачным периодом сталинских репрессий, стал замечать странные вещи. Неделю назад ему почудилась за собой слежка, В тот день он по просьбе американского бизнесмена Алекса Слободски отправился в Подольск. Обладая неважным зрением, долго откладывал это путешествие, но, будучи человеком обязательным, все же собрался. Выйдя из дома, заметил двоих молодых субъектов. Обычно Зелен на прохожих внимания не обращал. Ученого всегда занимала какая-нибудь идея, и на окружающий мир его не хватало. Но те двое сами подошли и попросили зажигалку. Михаил Зелен никогда не курил и ничего подобного в карманах не держал. Молодые люди извинились и отстали. Михаила Моисеевича удивила серьга в ухе одного из них. В следующий раз он заметил тех же персон в вагоне метро. В сутолоке Москвы дважды увидеть одно и то же лицо удается редко. А молодые люди попались ему на глаза два раза за один день. В электричке он наткнулся на подозрительных молодцев в третий раз. Ошибиться Зелен не мог: в ухе парня поблескивала знакомая серьга. Выйдя из подъезда писателя Похлебкина, Зелен увидел, что те же молодые люди его опять поджидают. Больше у него сомнений не оставалось: за ним следят.
В новой России, где органы политической полиции из реальной жизни как бы исчезли, трудно было поверить в подобное. К тому же ученый работал вполне легально. При президенте Российской Федерации имелась комиссия по реабилитации жертв сталинских репрессий. С этим государственным органом Михаил Моисеевич тесно сотрудничал.
В последние годы Зелен носил сильные очки, а зрение продолжало ухудшаться. Показалось дураку сослепу, убедил он себя и думать о своих подозрениях перестал. Но вскоре неприятное чувство вернулось. Случилось это в выходной день. Около одиннадцати утра в дверь позвонили. Гостей Зелен не ждал. О посетителях типа рекламных агентов или собирателей предвыборных подписей ему заранее сообщал лифтер по телефону. Ученый жил в том самом правительственном монстре на набережной, где когда-то поселили его отца. Часовых на лестничных площадках давно убрали, но должность лифтера сохранилась. В доме еще обитали одиозные личности, но все они могли представлять интерес лишь для любителя новейшей истории. Дети членов высшей сталинской номенклатуры, сами ставшие стариками, несколько деятелей культуры, давно вышедшие из моды, вроде драматурга Шатрова, да новоявленные богачи, скупившие квартиры у обнищавших родственников бывшей партийной элиты.
Зелен прервал завтрак и поспешил на звонок. Посетитель представился наладчиком сети Интернет и попросил пустить его к компьютеру. Не заподозрив коварства, Михаил Моисеевич смущенно освободил кресло от своей пижамы и любезно разрешил специалисту проверить то, что его интересовало. Сам он отправился на кухню допивать остывший чай. Его обшитые мехом тапочки имели мягкую вязаную подошву, и хозяин передвигался по квартире совершенно бесшумно. Покончив с завтраком, он вернулся в кабинет и был неприятно поражен. Его посетитель вовсе не смотрел на экран монитора, а рылся в ящике письменного стола. Будучи человеком тактичным, Зелен кашлянул на пороге, дав возможность любопытному «специалисту» свое бессовестное занятие прекратить.
Тот быстро попрощался и ушел. Михаила Моисеевича неприятный визит взволновал. Он нашел в записной книжке телефон фирмы, подключившей его компьютер к Интернету, и набрал номер. Диспетчер по обслуживанию клиентов заверила Зелена, что никакого наладчика к пользователю сети по данному адресу фирма не направляла. Это еще больше обеспокоило ученого. Но прошло несколько дней, и о неприятном эпизоде Зелену думать наскучило. Он много работал, заканчивая статью для общества «Мемориал», и не хотел тратить время на посторонние мысли. За день до звонка в Екатеринбург его снова побеспокоили. На этот раз не в стенах дома, а у подъезда института. Зелен там служил научным консультантом. Всю работу с документами вел через электронную почту, а в институте появлялся два раза в месяц на предмет получения зарплаты.
– Простите, не вы ли профессор Зелен? – обратился к нему молодой упитанный субъект.
– Да, я. – Михаил Моисеевич удивился. Он никогда не вел публичной деятельности и к вниманию незнакомых людей не привык.
– У меня к вам деловое предложение. Хочу купить архив вашего отца. Можете назвать любую цену.
– Я архивами не торгую, – сухо отказался ученый.
– Напрасно. Согласитесь – получите кругленькую сумму. Откажетесь – останетесь без всего.
– Архив, молодой человек, это моя работа.
– Вы же не Кащей Бессмертный. Сколько вам осталось? Не о работе надо думать, дедушка, а об обеспеченной старости. – Субъект нагло ухмыльнулся и, усевшись в дорогую иномарку, укатил.
Михаил Моисеевич по дороге домой связал все тревожные факты последних дней и начал смутно догадываться, что интересуются им вовсе не спецслужбы, а какие-то аферисты. Подтверждали эту догадку и слова Похлебкина. Вильям Васильевич во время их встречи намекал на опасность, связанную с реликвией отца. В электронном письме в Америку Зелен, в свою очередь, тоже намекнул об этом Алексу Слободски. А после звонка в Екатеринбург уже не сомневался: преступники ищут тот же документ, которым интересуется молодой американец.