Свидетельница молча смотрела на обвинителя, ничего не отвечая.
– Благодарю вас, миссис Поул. Мы все поняли. – Уилберфорс улыбнулся и сел, уступив место Рэтбоуну.
Сабелла взглянула на адвоката с опаской. Щеки ее пылали.
Оливер улыбнулся ей.
– Миссис Поул, вы уже несколько лет знакомы с миссис Фэрнивел?
– Да.
– Вы верите, что она состояла в интимной связи с вашим отцом?
Зал затаил дыхание. Наконец-то кто-то решился задать ей главный вопрос!
– Нет! – пылко воскликнула Сабелла. Потом она взглянула на Рэтбоуна и добавила более спокойно: – Нет, не верю. Я ни разу не видела и не слышала ничего такого, что могло бы навести меня на эту мысль.
– Говорила ли вам когда-нибудь ваша мать, что ее раздражают и тревожат отношения, сложившиеся между вашим отцом и миссис Фэрнивел?
– Нет, никогда… Я не могу припомнить ничего подобного.
– Никогда? – удивленно повторил защитник. – Но вы же были близки с ней!
Впервые Сабелла прямо взглянула на скамью подсудимых:
– Да, мы были… Мы очень близки.
– И она никогда не упоминала ничего подобного?
– Никогда.
– Благодарю вас. – Адвокат с улыбкой повернулся к Ловат-Смиту.
Тот встал.
– Миссис Поул, это вы убили вашего отца?
Судья поднял руку, чтобы остановить Сабеллу, и посмотрел на Рэтбоуна в ожидании возражений. Это был непозволительный вопрос, поскольку он не имел отношения к данному разбирательству. К тому же никто не обязан свидетельствовать против себя.
Оливер только пожал плечами.
Судья вздохнул, опустил руку и неодобрительно воззрился на обвинителя.
– Если хотите, можете не отвечать на последний вопрос, – сказал он свидетельнице.
– Нет, я не убивала, – сдавленным голосом произнесла та.
– Благодарю вас. – Ловат-Смит наклонил голову. Больше у него вопросов не было.
– Вы можете идти, миссис Поул, – мягко сказал судья. – Это всё.
– О… – Молодая женщина несколько растерялась, а затем неохотно сошла с возвышения, чувствуя, что ничем не смогла помочь матери. На последних двух ступенях она была вынуждена опереться на руку судебного клерка и растворилась в толпе.
Объявили перерыв. Монк и Эстер покинули зал суда, купили по сандвичу и, торопливо жуя, вернулись обратно, боясь потерять свои места.
Как только перерыв окончился, вызвали следующего свидетеля.
– Фентон Поул! – объявил судебный пристав.
Муж Сабеллы поднялся на возвышение, упрямо сжав челюсти и всем своим видом выражая крайнее неодобрение. На вопросы он отвечал не по существу, то и дело давая понять, что считает свою тещу виновной, но безумной. К скамье подсудимых он не повернулся ни разу. Дважды Ловат-Смиту пришлось прервать его пространные рассуждения. Поула можно было понять: от безумия не застрахован никто, ни одна семья, даже самая приличная.
Ответы его сопровождались одобрительным шепотком в зале. Кто-то даже отчетливо поддакнул, но Эстер видела, что один из присяжных хмурится. За этим человеком она наблюдала особенно внимательно. Было видно, что он очень серьезно относился к своим обязанностям и, строго следуя принципам непредвзятости, с неприязнью смотрел на Фентона, когда тот увлекался, выгораживая семейство своей жены. Странно, но мисс Лэттерли почувствовала облегчение. Хотя бы один из присяжных не спешит поставить крест на Александре!
Рэтбоун задал Поулу всего несколько вопросов, касающихся отношений между его тестем и миссис Фэрнивел.
– Ни о какой связи не может быть и речи, – заявил тот. – Генерал Карлайон был достойным человеком, и такое предположение я считаю нелепым и оскорбительным.
– Совершенно верно, – согласился Оливер. – А был ли у вас повод, мистер Поул, предполагать, что ваша теща, миссис Карлайон, подозревает своего мужа в супружеской неверности?
Фентон поджал губы:
– Я думаю, наше присутствие здесь служит печальным тому доказательством.
– О нет, мистер Поул, нисколько, – ответил ему адвокат с ноткой неприязни в голосе. – Это доказывает лишь то, что генерал Карлайон умер насильственной смертью и что полиция пришла к выводу – верному или ошибочному – о необходимости начать дело против миссис Карлайон.
Среди присяжных возникло движение. Кто-то выпрямился и стал слушать внимательней.
Зять обвиняемой смутился и не стал спорить.
– Вы не ответили на мой вопрос, мистер Поул, – напомнил ему Рэтбоун. – Был ли у вас повод предполагать, что миссис Карлайон подозревает своего мужа в неверности?
– Э, ну… Так я сказать не могу. Что вы, собственно, имеете в виду?
– Ничего, мистер Поул. С моей стороны было бы весьма некорректно навязывать вам свою точку зрения. Уверен, его честь не преминул бы указать на эту оплошность.
Фентон даже не взглянул на судью.
Следующим Ловат-Смит вызвал лакея Джона Бартона. Свидетель боялся выступать в суде, и лицо его то и дело заливал румянец. Запинаясь, он произнес слова клятвы, назвал свое имя, род занятий и место жительства. Обвинитель был с ним очень учтив и обращался к нему не менее вежливо, чем к Фэнтону Поулу или Максиму Фэрнивелу. В напряженной тишине слуга поведал о событиях вечера, о том, как понес ведерко с углем по главной лестнице мимо стоящего в исправности рыцарского доспеха, о своей встрече со служанкой и о том, кого он заметил в гостиной. Стало очевидно, что Таддеуша Карлайона могли убить либо Сабелла, либо Александра.
Сидящие в зале затаили дыхание, чувствуя приближение грозы.
В полной тишине поднялся Оливер. Присяжные сидели неподвижно.
– У меня нет вопросов к этому свидетелю, милорд, – заявил защитник.
По залу прошел изумленный вздох. Присяжные недоверчиво переглядывались.
Судья чуть подался из кресла:
– Вы уверены, мистер Рэтбоун? Показания этого свидетеля могут иметь серьезные последствия для вашего клиента.
– Благодарю вас, милорд, я уверен.
Судья нахмурился:
– Очень хорошо. – Он повернулся к Джону. – Вы свободны.
Уилберфорс вызвал рыжеволосую служанку, и из ее ответов стало ясно, что в момент убийства находиться с генералом на лестнице могла только Александра.
– Не понимаю, чего они тянут, – сказал мужской голос позади Монка. – Только время теряют.
– И деньги, – согласился другой. – Взять да повесить. А почему нет?
Детектив резко обернулся.
– Потому что англичане не вешают людей, не дав им возможности оправдаться, – процедил он сквозь зубы. – Эта традиция многим кажется странной, но мы должны выслушать любого, как бы мы к нему ни относились. А если вам это не по душе, отправляйтесь туда, где судят по-иному.