Ага, а еще она много врала. Интересно, знал ли правду мой отец? В конце концов, он был лидером альтруистов, а значит, одним из хранителей Истины. Что, если она и замуж за него вышла исключительно по долгу службы? Значит, вся их любовь была сплошной ложью…

– Выходит, она не родилась лихачом? – спрашиваю я, стремясь разложить по полочкам нагромождение правды и вранья.

– У нее уже имелись татуировки, когда она впервые попала в город. Мы сочинили легенду о ее происхождении из семьи лихачей. Ей тогда исполнилось шестнадцать лет, но мы решили, что ей должно быть пятнадцать, чтобы у нее оставалось время для адаптации. Наше намерение заключалось в том… – он умолкает. – Нет, ты должна сначала прочитать документы. Мне сложно разбирать дело такой давности.

Как по команде, Мэтью открывает ящик стола и достает плоский кусок стекла.

– Это планшет, – поясняет он.

Мэтью дотрагивается до него пальцем, и на нем появляется изображение. Он протягивает планшет мне. Он тяжелее и прочнее, чем казался на первый взгляд.

– Не беспокойся, его очень сложно разбить, – улыбается Дэвид. – Наверное, сейчас ты бы хотела вернуться к своим. Мэтью, не могли бы вы проводить мисс Прайор обратно в отель? Мне еще нужно кое-что сделать.

– А мне, значит, нет? – притворно возмущается Мэтью и подмигивает мне. – Шучу, сэр.

– Спасибо, – говорю я Дэвиду, прежде чем он уходит.

– Не за что. Если у тебя возникнут какие-то вопросы, можешь смело обращаться ко мне.

– Ну что? – произносит Мэтью.

Он высок, примерно одного роста с Калебом, и его черные волосы взъерошены как-то по особому. Похоже, он потратил бездну времени на то, чтобы добиться впечатления, будто только что встал с кровати. Под темно-синей формой он носит обычную черную футболку. На шее болтается черный шнурок, когда Мэтью глотает, шнурок двигается вместе с кадыком.

Мы спускаемся вниз. Народу в коридорах поменьше. Кто-то отправился на завтрак, а кто-то вернулся к работе. Похоже, они здесь спят, едят, трудятся, заводят семьи и детей, живут и умирают. И это место моя мать когда-то звала своим домом.

– Мне было интересно, рассвирепеешь ли ты, когда обо всем узнаешь, – усмехается он.

– Жди не дождешься, – огрызаюсь я.

Мэтью пожимает плечами.

– Я бы психанул. Ладно, хватит.

Вижу табличку: «ВХОД В ОТЕЛЬ». Прижимаю планшет к груди. Побыстрее бы рассказать Тобиасу о своей матери.

– Слушай, одной из вещей, которыми мы занимаемся, является генетическая экспертиза, – произносит Мэтью. – Ты бы не стала возражать, если бы мы с моим боссом проанализировали твои гены? Твои и того парня, сына Маркуса Итона.

– Зачем?

– Так, любопытно, – отвечает он. – Мы еще ни разу не проводили анализ на поздней стадии эксперимента. В тебе и в Тобиасе есть что-то странное.

Я вопросительно поднимаю брови.

– Ты проявила феноменальную сопротивляемость сыворотке, а у большинства дивергентов такой способности нет, – поясняет Мэтью. – А Тобиас способен противостоять симуляциям, несмотря на то, что по некоторым своим характеристикам он не является дивергентом.

Я замираю в нерешительности. Но на лице Мэтью – выражение почти детского любопытства, столь близкого мне, и я говорю:

– Спрошу у Тобиаса, согласится ли он. Сама я готова. Когда?

– Что, если сегодня? – предлагает он. – Я зайду за тобой через час или через полтора. Ты не сможешь без меня попасть в лабораторию.

Согласно киваю и чувствую возбуждение. Все это напоминает чтение дневника моей матери. Скоро я, наконец-то, раскрою ее секреты.

18. Тобиас

Немного странно видеть малознакомых тебе людей с утра пораньше. Когда глаза еще сонные, а на щеках виднеются отпечатки складок подушки. Кристина по утрам – веселая и довольная, Питер – хмурый, а Кара на любой вопрос отвечает исключительно бурчанием и мычанием, пока не доберется до вожделенного кофе.

Я принимаю душ и переодеваюсь в одежду, которую для нас приготовили. Она не сильно отличается от той, к которой я привык, но цвета хаотично перемешаны. Напяливаю черную рубашку и синие джинсы, пытаясь убедить себя, что все в порядке. Дескать, я адаптируюсь.

Кстати, сегодня допрашивают моего отца.

Возвращаюсь и вижу Трис. Она сидит на самом краешке своей раскладушки, как будто в любой момент готова вскочить на ноги. Прямо как Эвелин. Беру кекс с подноса с завтраком, который нам принесли.

– Доброе утро.

– Привет, – здоровается она, потягиваясь. – Зоя обнаружила меня у той большой скульптуры и передала, что Дэвид хочет со мной пообщаться.

Она показывает мне стеклянный экран, лежащий на койке рядом с ней. Едва она прикасается к его поверхности, он загорается, и я вижу какой-то текст.

– Он называется планшет. Тут файлы моей матери. Она писала дневник, коротенький, к сожалению, но хоть что-то, – Трис пересаживается поудобнее. – Я сама еще не читала его.

– А почему? – удивляюсь я.

– Не знаю, – она откладывает плоский экран в сторону, и он автоматически выключается. – Наверное, боюсь.

Дети в семьях альтруистов редко когда могут сказать, что хорошо знают своих родителей. Они вечно закованы в серую броню самоотверженности и верят, что раскрывать свое «я» значит потворствовать своим слабостям. Этот возникший из небытия кусочек жизни матери Трис, первая и последняя возможность для дочери узнать правду.

И я прекрасно понимаю, почему Трис держит экран как магический артефакт, способный исчезнуть в один миг. И почему она медлит. То же самое я чувствую, думая о суде над моим отцом.

Калеб устроился в противоположном конце комнаты и с видом обиженного ребенка мрачно хрустит хлопьями.

– Ты собираешься показать ему? – киваю я на планшет.

Трис глухо молчит.

– Я не большой его поклонник, – продолжаю я, – но в данном случае… ты действительно не имеешь права скрывать от него информацию.

– Ну да, – довольно сухо отвечает она. – Но сперва я сама все прочту.

С ней не поспоришь. Мне тоже приходилось многое скрывать. Желание делиться чем-то с другими – что-то абсолютно новое и непривычное для меня.

Она сопит и отламывает кусочек от моего кекса. Я щелкаю пальцами, и она отдергивает руку.

– Эй! Такое впечатление, что в тебе куда больше, чем пять футов.

– И ты теперь беспокоишься, как бы самому не укоротиться? – смеется она. – Баста.

Она притягивает меня к себе за рубашку и чмокает в щеку. А я удерживаю ее подбородок и целую в ответ. Но замечаю, что она украдкой отщипывает еще один кусочек.

– Слушай, – предлагаю я, – давай я принесу тебе перекусить? Я мигом.