Возможно, и саму императрицу после ее отказа от идей Шелихова уговорили поддержать «калифорнийские» идеи постольку, поскольку «энтузиастами» заранее планировался их фактический срыв.
Между прочим, если мое предположение верно, то и Биллингс оленей по Чукотке гонял не просто так, а для того, чтобы не уходить океаном к Орегону. Орегон, Колумбия, Ванкувер, залив Нутка — это все для родины Биллингса, а не для всяких там русских…
Он, оставляя «Славу России» на Сарычева, даже прямо ему приказал не предпринимать ничего, кроме съемок уже открытых Алеут, и как максимум реализовать указания статьи IX «Наставления» о «полезных изысканиях по морю между Курильскими островами, Япониею и матерою Китайского государства землею, даже до
Кореи и приводить в совершенство карты сей почти еще неизвестной части морей».
А уж спускаться к тем орегонским широтам, где Биллингс бывал с Куком, шиш! Эти берега — не для русских! Биллингс для такого дела и провизию не заготовил!
Но ведь у Екатерины и государственно мыслящей части высшего российского сановничества, кроме Алеут, на уме было другое! Задача-максимум была именно «орегонской» — между 50-м и 40-м градусом!
Так вот, возможно, читатель уже понял, почему я ранее достаточно подробно остановился на личности Франсиско де Миранды.
Ну, конечно!
Миранда появился у нас как раз в пору намечающегося конфликта Екатерины с Мадридом из-за намечаемых нами приобретений на западном побережье Америки и из-за аляскинских устремлений испанцев. Одно совпало с другим, и в Миранде у нас увидели один из возможных козырей в «американской» игре. Ведь тот же князь Григорий Александрович Потемкин, хотя и звался Таврическим, а не Алеутским, своим одним глазом вполне достигал и дальних тихоокеанских широт!
Известный нам Моисей Самуилович Альперович — даром что сам же написал в 1983 году обстоятельный труд о Миранде, считал, правда, что «отношение Екатерины II к гостю из Южной Америки можно… уподобить ее отношению к представителям европейского просвещения»…
При этом ученый не брал во внимание даже позднейшее, хотя и анонимное, но принадлежащее Миранде печатное утверждение, что Екатерина «проявила живейшую заинтересованность» к идеям венесуэльца…
Скептически отнесся Альперович и к мнению нашего историка В.М. Мирошевского, издавшего в 1940 году монографию «Екатерина II и Франсиско Миранда», где было написано: «Ряд обстоятельств позволяет утверждать с уверенностью, что покровительство, оказанное Миранде русской императрицей, не было ее личной прихотью и что оно было обусловлено соображениями весьма практического свойства, связанными главным образом с вопросом о русской экспансии в Америке».
А вот мне эта мысль представляется не только дельной, но и верной!
Мирошевский напоминает и об экспедиции Биллингса, и о подготовке экспедиции Муловского, и о проекте Тревенена (мы сейчас к ним обратимся) и заключает: «В самый разгар этих приготовлений в поле зрения императрицы (напомню — благодаря светлейшей умнице Потемкину. — С.К.) оказался Миранда. Это была ценная находка для царского правительства. Если бы русское проникновение в Америку вызвало конфликт с мадридским двором, то при помощи венесуэльского заговорщика можно было попытаться нанести удар в самое уязвимое место Испании, разжигая пламя восстания в ее колониях…»
Я не буду утверждать, что Миранда всерьез делал ставку на Россию (как масону ему были ближе англосаксы), но не в том дело. Важно то, как его воспринимали у нас и почему его всерьез воспринимали у нас.
Его ведь потому так любезно и приветили, что суть была в серьезности русских государственных «американских» планов и в серьезности реальной правительственной и частной русской активности в Тихом океане уже в екатерининское время.
Эта активность была не с руки не столько слабеющему уже тогда Мадриду, сколько масонско-англосаксонскому миру. Я вообще не исключаю, что русский визит явно проанглийски настроенного Миранды был инспирирован Лондоном и представлял собой тонкий и умный стратегический зондаж ситуации на высшем уровне. И, возможно, неспроста Миранда часто встречался в Петербурге с лейб-медиком царицы и одновременно агентом англичан Роджерсоном, имевшим свои каналы связи с Британским островом!
И поэтому в свете фактора Миранды ход экспедиции Биллингса и сам выбор его в качестве начальника секретного предприятия выглядят как пряди одной веревки для удушения русской активности в Тихом океане.
Масонские «энтузиасты»-«кроты» таким образом умно подрывали позиции истинных энтузиастов-государственников!
Профессор-адмирал Николай Николаевич Зубов писал, что Биллингса пригласили на русскую службу специально для руководства Северо-Восточной географическо-астрономической экспедицией — как участника плавания Кука, знакомого с условиями северной части Тихого океана.
Что ж, его, похоже, приглашали действительно «специально», но с целями не то что далекими от интересов России, но прямо противоположными им. У Биллингса, между прочим, и секретарь был англичанин — Соур (Зауер), позднее издавший свои записки в Лондоне.
Возможно, не случайно и не по своей инициативе оказался в России и еще один соплаватель Кука по его северному походу — Джемс Тревенен…
Уже после отправки к Тихому океану Биллингса Тревенен в феврале 1787 года обращается к тому же лондонскому графу Воронцову с проектом снаряжения трех кораблей с товарами, «имеющими спрос у населения Америки»… Корабли должны были обогнуть мыс Горн, войти в Тихий океан, расторговаться на островах и побережье к северу от Калифорнии, а приобретенную пушнину перевезти на Камчатку для последующей продажи в Китае и даже, может быть, в Японии…
Непонятного тут было немало. Например, пушнину мы и так имели в достатке. Конечно, лишняя не помешала бы, однако зачем ее везти вначале на Камчатку, а не сразу в Кантон? И о какой Японии могла быть тогда речь? Япония тогда была наглухо самоизолирована, о чем я немного скажу в следующей главе в связи с неудавшимся посольством Резанова, а более подробно — еще позднее.
Но Воронцов проект поддержал, он дошел до царицы, и та его одобрила, распорядившись пригласить автора на русскую службу. В предложении Тревенена Екатерина явно увидела подкрепление подготовляемой первой русской кругосветной экспедиции капитана 1 ранга Муловского.
А вот что видели в этом проекте лондонские лорды — знали лишь они да, возможно, Воронцов.
Но вышло не по-лондонски… Когда Тревенен прибыл в Россию, все отставилось из-за Русско-шведской войны. Тревенену пришлось не торговать, а воевать со шведами и погибнуть за Россию под Выборгом.
Чего он хотел — не знаю, но знаю, чем он кончил… И поэтому — честь его ратным трудам и светлая память ему за славную кончину…
МНЕ ЖЕ ОСТАЕТСЯ рассказать тут еще и о несостоявшейся экспедиции Григория Ивановича Муловского.
У поэта Феликса Чуева есть отличное стихотворение об Анатолии Васильевиче Ляпидевском, «у которого Звездочка номер один», со строками: