Если прежде сельская «юдоль скорбей» мало отличалась от городского «фабричного ада», то теперь ситуация резко изменилась. Крестьянин далеко не всегда завидовал богатому соседу — особенно если богатство его было оплачено не мироедством, а кровавым потом — а вот рабочему он завидовал по-черному, и основания для зависти были железные.
Из письма крестьянина Рослякова, село Вырыпаевка, Ульяновской губернии. 6 июня 1925 г.
«Население изредка ведет разговоры, что рабочему живётся легче чем крестьянину…
Крестьяне… живя в своих глухих деревеньках на недоброкачественном клину земли проклинают зачастую себя, что мол-мы работаем как волы, а живем плохо.
Вообще то все крестьянство, по закрытии ранней весны и наступлении полевых работ, сутра и до позднего вечера 18–19 часов в сутки глотая пыль работает, трудится и в результате за понесенный труд получает гроши. Рабочий Dice этого не делает, а работает 8 часов в сутки.
…Крестьянин собирает единственный заработок, то есть урожай из которого 80 % собранного хлеба для уплаты сельхозналога сбывает на рынке по цене 50–60 коп. за пуд, а сами весной покупают в 5–6 раз дороже, беднейшее крестьяне, хотя и пользуются льготами но не хватает своего урожая на уплату сельхозналога, лишаются добытого потом скотиной, в частности последними овцами…
Рабочий этого не делает рабочий от своего единого заработка, кроме вычета членских взносов которые взносятся на добровольных началах нечего не плотит.
Теперь крестьяне желая зарегистрироваться и передти на культурную обработку земли с него также требуется землеустроительная плата хотя ст. 2 Земельного Кодекса говорится, что все земли в пределах РСФСР, в чьем ведении они не состояли и составляют собственность рабоче-крестьянского государства.
А в случае поломки завода или фабрики, то ремонт производится в общем порядке, но не чуть-ли за счёт рабочего.
Крестьянин только и может держать из скота, что не подлежит изъятию, да и тот облагается налогом.
Рабочий лее может держать сколько ему нужно скота потому что он налогом не облагается.
Кроме того у крестьянина… дрова, керосин, мазь и пр. является купленным. У рабочего dice некоторых заводов отопление бесплатное…»
Из письма Ивана Патрикеева, крестьянина дер. Сырково Тверской губернии Калинину. 10 марта. 1926 г.
«Просим нам крестьянам выяснить интересующие нас вопросы относительно „смычки“ города с деревней.
Почему пролетариат и рабочие зарабатывают от 50 до 90 руб. в месяц, довольствуются здравоохранением, школой страхования жизни, предоставляются книжки для получения на более выгодных условиях мануфактуры с фабричных магазинов. Ясно при существовании твердых цен на продукты существования можно на иоюдивении одного рабочего содержать семью 5 человек не трудоспособных… и не сесть за стол посолив сухую корку прихлебывая водой. Не знаем, как вы на это скажете, но по нашему это есть то что в городе прошла революция.
Перейдем к крестьянину бедняку и средняку не входя в положение кулака… Роемся темными кротами в земле, целые 17 часов в сутки, с утра до вечера и в результате получается разве только средняк 75 % своего существования оправдывает от земли. В то время бедняк и 50 % это в урожайный год. Откуда выжать тот доход, чтобы обеспечивать продуктами существования семью не считая беспрерывно расходы… можно порадоваться лишь тем, что хотя и не у всех имеется кустарное дело, машины для вязанья чулок и перчаток. А судьба бедняка отчасти кто не имеет домашнего дохода, как о поля справился Сентябрь, катись клубком на заработки, в плотники, пильщики, сапожники и чернорабочия, оставляя жене при детях даже и картошку копать…» (Орфография сохранена.)
Были среди крестьян такие, что согласны из себя жилы тянуть, каторжным трудом поднимая свои хутора, а были и такие, которые совершенно справедливо вопрошали: что ж вы, граждане начальники, рабочему 8-часовой рабочий день, а мужик — он что, не человек? Ответа на этот вопрос у советской власти не было, даже такого неопределенного, как простое: «Потерпите, будет». Ибо ничего обещать крестьянину-единоличнику власть попросту не могла — не она этот день устанавливала, не ей и отменять.
Многие из тех, кого нынешние господа писатели, за всю жизнь не набившие ни одной мозоли, презрительно называют лодырями, на самом деле хотели всего лишь избавления от каторги. Выглядело это избавление просто: 8-часовой рабочий день. Пусть не в страду, пусть в сумме за год, чтобы летом работать, а зимой отдыхать. Далеко не все хотели процветать и богатеть, многих вполне устроила бы скромная жизнь, лишь бы не надрываться. Да большинство бы устроила! Точно так же, как сейчас абсолютное большинство населения не хочет никакого своего дела, а вполне удовлетворяется работой по найму.
Этот вопрос на тех рельсах, по которым двигалось советское сельское хозяйство, не решался никак.
* * *
С хуторянами, на которых, по мнению современных экономистов, следовало поставить, все ясно — а как все же быть с остальными? С теми, кто не хотел превращаться в рабочую скотину? С хозяевами настолько бедными, что и помыслить не могли о самостоятельном хозяйстве, с отчаяшимися, с безлошадными? Их что — пустить на собачий корм?
И вот тут господа либералы всех времен и мастей начинают мяться и бубнить что-то вроде того, что все устроится и каждый найдет свое место. Впрочем, промышленная история Европы на практике показывает, где место «лишних людей» капиталистического общества — на свалке. Как они будут там жить и будут ли — это их проблемы.
В этом-то и лежит основное различие между столыпинской реформой и советской аграрной политикой. Царское правительство поддерживало крупных хозяев, благоволило средним, а бедняк ему был безразличен. Бедным кидали милостыню во время голода и бедствий, но ни о чем большем речи не шло. Англосаксонский идеал обрекал слабых на нищету, а слабейших на смерть. Поэтому те и сбивались в общину и стояли в ней насмерть, как гарнизон Брестской крепости.
В 20-е годы позиция правительства была прямо противоположной. Оно всячески стимулировало колхозы и совхозы, а следующим на очереди стоял бедняк, получавший и материальную помощь, и льготные кредиты. Середняк оказался в худшем положении, на что был изрядно обижен — но тут уж извините, на всех элементарно не хватало денег.
Это различие не популистское, а принципиальное, из самых мировоззренческих глубин, все то же, что и раньше. Что главное — собственность или жизнь, если обстоятельства складываются так, что можно соблюдать только одно из этих прав? Положение сельского хозяйства Российской империи уже в начале XX века иначе как катастрофичным не назовешь. Так вот: есть два способа поведения власти во время катастрофы, у каждого свое обоснование, свои плюсы и минусы (имеется еще «нулевой» вариант — отсутствие власти, но мы его не рассматриваем). Первый — это спасать сильных и здоровых, бросая слабых на произвол судьбы, — англосаксонский капитализм, путь столыпинской реформы. Второй — вытаскивать всех. В этом случае помогают слабым, а на тех, кто может идти самостоятельно, особого внимания не обращают. Это путь большевистского правительства, обозначенный им с самого момента прихода к власти, за что в основном это правительство и получило кредит доверия народа.