Прискорбным было жесткое нежелание главнокомандующего признать угрозу поражения. Вопреки всему он приказал Каульбарсу назавтра начать наступательную операцию. Каульбарс был в данном случае более проницателен. Он готов был наступать, но только после того, как выяснятся планы и линия поведения генерала Ноги. Четвертое марта должно было дать это прояснение. 5-го Каульбарс был готов на любые безумия.
Нельзя сказать, что у японцев все шло как по маслу. После удачного старта движение Третьей армии Ноги застопорилось. Все свои резервы Ойяма отдал Ноги, который выполнял главную роль в японском плане окружения русских под Мукденом. На русской стороне, измочаленный происходящим, Каульбарс мобилизовал всю свою волю. Он собрал все боеспособные силы и в два часа ночи 5 марта, после многочасовой работы с офицерами, заимствованными из штаба Куропаткина, издал приказ о наступлении. На правом крыле наступательного порыва шел генерал Гернгросс с 18 батальонами Первого сибирского корпуса и 30 другими батальонами. В центральном секторе наступать должны были 26-я пехотная дивизия; на левом фланге — 32 батальона русских войск. Их поддерживали 199 орудий.
Генерал Церпицкий обратился к своим воинам так: «Дети мои! Россия всегда побеждает. Она победит и сейчас. Наступайте и вышвырните этих японских язычников в ад. На этот раз не будет отступления, возвращения тоже не будет».
Военные историки порицают Куропаткина за узость его стратегического замысла. А исполнители были слишком осторожными людьми, чтобы по-настоящему испытать судьбу. Почему еще две его армии не оказали своим наступлением помощи Каульбарсу. Глядя на карту Кодама воскликнул: «Все это очень упрощает мою задачу. Это делает итог данной битвы более значимым для исхода войны, чем предполагалось ранее. Я никогда даже не смел надеяться на то, что русские позволят нам окружить себя и осуществить второй Седан».
Генерал Ойяма, обеспокоенный тем, что русские могут отвести свои силы и обрушиться на армию Ноги, приказал Второй армии наступать, несмотря ни на что. Это удалось за счет потери почти полутора тысяч японских солдат и офицеров. Куропаткин воспринял японские действия серьезно — как наступательный порыв с юга к Мукдену, и во второй половине дня решил отвести Первую и Третью маньчжурские армии после наступления темноты, полагаясь только на сильный арьергард, способный продержаться максимально долго. В войне наступил момент величайшего кризиса, связанный еще и с тем, что севернее Мукдена патруль армии Ноги перерезал «линию жизни» русских войск — железнодорожную магистраль. Ойяма приказывает Ноги: «Длинный змей не должен выскользнуть». Именно в этот момент Куропаткин послал паническую телеграмму в Петербург: «Я окружен». Это было преувеличением, но опасность окружения для Кропоткина действительно существовала. Положение несколько поправила отчаянная атака Первой пехотной бригады. А русская стратегическая мысль остановилась на том, что делу может помочь только всеобщая атака 220 батальонов. Куропаткин заменил эту идею на стратегическое отступление.
Поздно вечером 7 марта 1905 г. Ойяма узнал о начале русского отступления. В полночь он послал новые оперативные распоряжения своим армиям, говорящие о том, что японская сторона намерена наступать и рассчитывает на удачу. «Я намерен преследовать противника всеми имеющимися силами и превратить его отступление в бегство». Кто кого? Японская Первая армия выступила рано утром 8 марта, чтобы только узнать, что русские уже отошли. Теперь задачей Куроки было перерезать железнодорожную линию Мукден-Фашунь к вечеру 8 марта. Ойяма достаточно отчетливо понимал, что наступление по всему фронту может натолкнуться в некоторых местах на хорошо укрепленные русские позиции, но теперь он готов был рискнуть, и приказал своим генералам наступать, даже если грозят потерей половины кадрового состава. Японцы начинают стремиться к Хуну.
Вместо битвы началась гонка с преследованием. Генерал Куроки не сумел выдержать ожидаемый темп, и его Первая армия не сумела пересечь Хун 8-го марта. Но и русские войска не сумели воспользоваться естественным препятствием и остановить бешеных японцев, в результате чего гвардейские японские части форсировали реку без малейших препятствий со стороны отступающих. Это спасало боевой состав русских частей, но увеличивало угрозу японского окружения в Мукдене. В городе разбивали винные склады, не очень красивая картинка войны. При этом дул страшный ветер, усугубляя общий душевный неуют. Для защитников Мукдена видимость — вследствие поднятой пыли — уменьшилась до нескольких метров. Общим было ощущение измождения и фактической безысходности.
В четырем часам дня ветер несколько стих, и окружающая картина прояснилась, несмотря на дым от сжигаемых русских складов. Видна стала и паника на железнодорожном вокзале Мукдена. Поезда один за другим уходили, нагруженные ранеными, на север. На этом этапе японцы эффективно использовали своего агента, служившего переводчиком при штабе русской Четвертой армии — китайца по имени Ян Чентун, который, по приказу японцев, сообщил, что японские Вторая и Третья армии угрожают русскому флангу и тылу. Если русские не отойдут, то тропа отступления будет перекрыта.
Трудно сказать, был ли это был главный аргумент, но Куропаткин, уже заворожено следящий прежде всего за маневрами Третьей армии генерала Ноги, упустил фактор угрозы, который представляла для него японская гвардия. В любом случае он уже отдал (увы, привычно) приказ о генеральном отходе к Телину. Без четверти семь вечера он инструктировал генерала Сахарова организовать отход в глубине ночи. Сахаров получил приказ Куропаткина и сообщение о прорыве японской гвардией русских позиций практически одновременно. В начале девятого вечера уже были отданы приказы отступать с максимальной скоростью.
Слыша гром японских гаубиц, Маккалох пишет: «Мы слышали погребальную музыку. Колокола возвещали потерю Мукдена и утрату Россией своей империи в Маньчжурии… Возможно, они возвещали о смерти самой русской армии». Все частные поезда (в том числе и поезд самого Куропаткина) были мобилизованы для того, чтобы вывести основную технику еще до прибытия японцев. В 11 часов вечера первая группа из восьми поездов (по 50 вагонов в каждом) ушла на север с артиллерийскими орудиями и боеприпасами. Вторая группа поездов покинула Мукден в четыре часа утра; третий железнодорожный отряд отбыл на север на рассвете. И все же огромные количества припасов были оставлены, и специальные команды начали их уничтожение. Атмосфера содрогнулась от взрывов — то взлетали на воздух драгоценные, привезенные с другой стороны земли припасы, продукт труда всей огромной России. Около 7 часов утра взлетел на воздух стальной мост через реку Хун.
Итак, Куропаткин решил и на этот раз обменять японские успехи на пространства, великая русская армия покатилась на север, к более близким, уже сибирским просторам. Это была азартная игра. Даже флегматики среди иностранных журналистов делали ставки на то, сумеет ли на этот раз Куропаткин вырваться из объятий японцев, или фортуна окончательно покинет его. Многие предсказывали финальный уход Куропаткина на запад под совместными ударами японцев, китайцев и хунхузов. Большинство теоретиков за стойкой бара предсказывали русским последнее и окончательное несчастье. Несколько журналистов посчитало, что на севере будет уже не интересно и решили дожидаться в Мукдене японцев.