Вместе Гиммлер и Геббельс мобилизовали дополнительные полмиллиона человек. 18 октября создается «Фольксштурм» — народное ополчение, 14 новых дивизий СС, среди которых на этот раз много «ненордических» солдат — украинцев, латышей, эстонцев, специальные бригады тюркских народов, кавказцев. В дивизию СС «Викинг», помимо белокурых скандинавов, начали принимать узбеков, боснийцев и даже арабов.
Но нацисты начинают отходить от последовательного германского национализма слишком поздно. История уже не дает им времени использовать подрывную силу малых национализмов.
11 сентября американцы, англичане и «свободные французы» переходят западную границу Германии. 6 октября канадские ВВС встретили нового противника — реактивный самолет люфтваффе — и сбили его. 11 октября новозеландские войска перешли реку Рубикон в Северной Италии. А через два дня ракеты «Фау-2» начали падать на освобожденный западными союзниками Антверпен. Через два дня англичане вошли в Афины.
С востока к Берлину движется огромный советско-германский фронт. Красная Армия вышла на Дунай 5 октября 1944 года. Через две недели она сомкнула фронт с партизанами Тито в Белграде. В 250 километрах к северу Малиновский перешел 11 октября Тиссу. Значительно севернее Балтийский флот захватил острова Даго и Эзель. Маршал Говоров (Ленинградский фронт) избавляется от финского противника и полностью концентрируется на немцах в Прибалтике, упорных, знающих, умелых. На германской стороне знакомый уже нам Шернер задумывается над сокращением линии фронта, отдав Эстонию, — теперь уже нет нужды морально и материально демонстрировать близость к Финляндии. Главное — сохранить контроль над подходами к Восточной Пруссии.
Говоров пробил германскую оборону по линии Раквере — Тапа, выходя с юга к Таллину. В Москве задачу отрезать группу армий «Север» от Восточной Пруссии поручили Баграмяну (1-й Прибалтийский фронт). На 500-километровом участке сконцентрированы 125 стрелковых дивизий и семь танковых корпусов, что означало 900 тысяч солдат и офицеров, 3 тысячи танков, 17 с половиной тысяч орудий, около трех тысяч самолетов.
Войска Баграмяна тщательно маскировали свои перемещения, и их удар был для немцев неожиданным. Известная своими бойцовскими качествами 43-я армия Белобородова 16 сентября взяла Елгаву, вышла к Западной Двине. Еременко (2-й Прибалтийский) взял Мадону и тоже вышел к Двине. До Риги оставалось семьдесят километров. Немецкий командующий Шернер старался блокировать Еременко, а основные силы бросить против Баграмяна в район Елгавы. На севере 8-й эстонский корпус генерал-лейтенанта Перна (Ленинградский фронт) видел впереди только Таллин, отчаянная храбрость его бойцов позволила 22 сентября взять эстонскую столицу.
Шернер хотел объединить оборону Риги и Восточной Пруссии, создать стабильную оборонительную линию между Елгавой и Тильзитом. Тогда решено было стержень наступления направить южнее — на Мемель, чтобы раз и навсегда отрубить немцев в Прибалтике от Восточной Пруссии. Сталин подолгу беседовал с маршалом Василевским, «ответственным» за Прибалтику. После перегруппировки войск 5 октября возобновились активные наступательные операции. Густой туман повис над линией фронта. Сквозь прибалтийский дождь 5-я гвардейская танковая армия сумела выйти к Мемелю, как когда-то к Калачу. Сколько военных верст пройдено! Еще усилие, и германская группировка в Прибалтике отрезана от мрачной Восточной Пруссии, гнезда германского офицерства, к которому когда-то спешили Ренненкампф и Самсонов. 30 германских дивизий оказались отрезанными в Курляндии. Баграмян развернулся к северу. А на восточнопрусской границе Черняховский (3-й Белорусский) прошел сквозь германские укрепления и взял город Голдап.
На центральном участке фронта численность германских войск сократилась до 130 дивизий — на 27 дивизий меньше, чем до начала наступления Красной Армии в июне. В то же время в районе Мемеля и Курляндии оказались замкнутыми почти 30 дивизий. Еще 28 германских дивизий закрепились у Карпатских гор, где Советская Армия начала давление в направлении Будапешта.
14 октября два специально присланных немецких генерала поставили фельдмаршала Роммеля перед выбором: самоубийство или суд. Выбор, предложенный Гитлером, — так отозвалось 20 июля. Роммель принял цианистый калий и удостоился почетных похорон. А германский фронт лишился одного из лучших своих военачальников.
Западные конференции
Рузвельт и Черчилль в седьмой раз в военное время, на этот раз они встретились 11 сентября 1944 года в Квебеке. Премьер с тростью вышел из вагона, а Рузвельт встречал его как старого друга. Лорд Исмей пишет, что это было скорее похоже на «встречу дружной семьи, начинающей совместный отпуск, чем на встречу степенных лидеров военного времени на важной конференции… Видеть их вместе было сплошным удовольствием».
Царил оптимизм: союзные войска вышли на «линию Зигфрида». Некоторые полагали, что война может завершиться к концу года. Черчилль фазу же перевел вопрос о «сдерживании» СССР в Европе в практическую плоскость, на «опасное распространение русского влияния» на Балканах. Рузвельт начал в определенной степени разделять опасения Черчилля. Принимая австрийского эрцгерцога Отто, он сказал: «Нашей главной задачей становится не допустить коммунистов в Венгрию и Австрию». Рузвельт подписал инструкцию генералу Г. Вильсону: в случае неожиданного краха Германии оккупировать четырьмя дивизиями Австрию. Он говорит о «необходимости сохранения Британской империи сильной». В отношении Германии «мы должны быть твердыми, я имею в виду немецкий народ, а не только нацистов. Мы должны либо кастрировать немцев, либо обращаться с ними таким образом, чтобы они не могли воспроизводить население, которое хотело бы продолжать свой прежний путь… У меня складывается впечатление, что Германия не должна быть восстановлена подобно Нидерландам и Бельгии. Каждый в Германии должен понять, что на этот раз они являются поверженной нацией».
Рузвельт склонялся к идее Моргентау о демонтаже индустриальной мощи Германии — он гарантировал бы по меньшей мере двадцатилетнюю гегемонию в Западной Европе Англии, развеял бы страхи Советского Союза перед германской мощью и перед Западом в целом. Рузвельт сказал помощнику Черчилля лорду Червеллу, что это избавит Британию от германской конкуренции. Сам Черчилль после колебаний пришел к выводу: «В конце концов, дело касается будущего моего народа, а когда мне нужно выбирать между моим народом и германским народом, я предпочту свой народ». Рузвельт и Черчилль договорились подписать меморандум, призывающий «превратить Германию в страну преимущественно сельскохозяйственную и крестьянскую по характеру посредством уничтожения военной промышленности в Руре и Сааре». Моргентау был взволнован. Приглашенный на коктейль в апартаменты Рузвельта, он вышел в высшей степени удовлетворенным: «Мы никогда не разговаривали так душевно с времен его губернаторства. Это был яркий эпизод моей карьеры в правительстве».
Рузвельт еще не занял окончательной позиции. Он указал, что план Моргентау противоречит требованиям Советского Союза о репарациях. В то же время президент согласился с тем, что Европа не нуждается в сверхмощном германском индустриальном ядре, и высказался за «сельскохозяйственную Германию». Гарриман сообщал из Москвы, что русские обеспокоены тем, чтобы надежно гарантировать свою безопасность в Европе. Моргентау сказал Рузвельту: «Россия боится того, что мы и англичане собираемся заключить «мягкий» мир с Германией и восстановить ее как будущий противовес России». В свете этого демонтаж германской мощи виделся логическим ответом, удовлетворяющим и англичан, и русских. Присутствие США становится не маргинальным, а ключевым фактором европейской ситуации. Очевидно, что он решил действовать по обстоятельствам, не лишаясь заранее возможных козырей. Двадцатого октября он говорит Хэллу, что «ненавидит составлять планы в отношении еще не завоеванной страны».