Вместе с тем возмущение, которое вызывает договоренность о «сферах влияний» (запротоколированная или устная), которая достигается без учета мнения малых стран, игнорирует историческую реальность тех лет. Известно, что Англия, энергично защищавшая на московских переговорах 1939 года суверенные права Прибалтики, Румынии, Польши, когда вставал вопрос о пропуске советских войск к германским границам, действовала иначе, когда в ходе Второй мировой войны возникла опасность Суэцкому каналу, и оккупировала Египет вопреки протестам египетского правительства. Аналогичным образом в 1941 году Советский Союз и Великобритания приняли решение ввести свои войска на территорию Ирана, когда возникла угроза установления там прогерманского режима, не учитывая мнение иранского шаха. В 1942 году США высадились в Марокко, презрев необходимость испросить на то разрешение у марокканского султана и правительства Виши, с которым они поддерживали дипломатические — отношения.
В значительной степени такие действия были обусловлены вопиющим игнорированием международного права Германией и ее союзниками по «антикоминтерновскому пакту», свидетельством чего были захваты Японии в Китае, оккупация фашистами Эфиопии, а также Албании, Греции, Австрии и многих других стран Европы. Судьбы нейтральных Голландии и Дании показали, что соблюсти нейтралитет во Второй мировой войне было практически невозможно. В этой исторической обстановке у прибалтийских стран и Польши не оставалось реальных шансов на сохранение неприкосновенности своих границ.
В любом случае дальнейшие действия Германии и СССР в отношении стран Прибалтики и Польши следует оценивать по их содержанию, а не по договоренностям относительно «сфер влияния». Какими бы ни были договоренности с Германией, единственно, что стало предметом гласности, — это советско-германский договор о ненападении. Выступая на внеочередной четвертой сессии Верховного Совета 1-го созыва 31 августа 1939 года с докладом о ратификации договора, В.М. Молотов подчеркнул, что «Советский Союз заключил пакт о ненападении с Германией, между прочим, в силу того обстоятельства, что переговоры с Францией и Англией натолкнулись на непреодолимые разногласия и кончились неудачей по вине англо-французских правящих кругов… Эти люди требуют, чтобы СССР обязательно втянулся в войну на стороне Англии против Германии… Если у этих господ имеется уж такое неудержимое желание воевать, пусть воюют сами, без Советского Союза… Мы бы посмотрели, что это за вояки». В тот же день договор был ратифицирован.
Подписание Советским Союзом договора о ненападении с Германией было вызвано прежде всего сложившимися международными обстоятельствами. Для Советской страны, не подготовленной к войне и лишенной надежных союзников, договор представлялся единственным способом оттянуть столкновение с гитлеровской Германией.
Нападение Германии на Польшу, начало Второй мировой войны, которая на Западном фронте долгое время не приводила к развязыванию боевых действий (а потому эта война именовалась «странной»), быстрый развал польской армии и польского государства, оккупация немцами Польши, вступление Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину, восторженная встреча населением этих областей красноармейцев — эти и другие бурные события сентября 1939 года оживленно комментировались в трех прибалтийских республиках. Многих эти события застали врасплох.
После подписания Эстонией и Латвией договоров о ненападении с Германией в июне 1939 года в течение всего лета сотрудничество прибалтийских стран с Третьим рейхом неуклонно углублялось. В августе 1939 года Эстония и Латвия подписали с ним секретные соглашения о гарантиях их границ. Правительство Литвы согласилось с проектом секретного договора, предложенного Германией, который предусматривал установление «протектората германского рейха».
В течение августа в правящих кругах Прибалтики готовились к большим событиям. В отчете советского полпреда в Эстонии К.Н. Никитина за период с 25 июля по 23 августа 1939 года говорилось о широко распространенном в Эстонии убеждении в том, что «Германия, собрав урожай, должна была начать войну, и ни с кем иным, как с СССР… Поэтому эстонское правительство принимало все меры к тому, чтобы к этому сроку провести и закончить подготовку общественного мнения. На певческих праздниках произносили политические речи, в которых развивали теорию эстонского нейтралитета, позволяя неоднократно резкие выпады по поводу гарантий, которые якобы СССР навязывает прибалтийским странам вопреки и помимо их желаний». Эстонцы считали, что при создавшейся ситуации местом разрешения мировых проблем станет Балтийское море и Прибалтика, а основным пунктом столкновения сил будет Эстония. А поскольку это так, то значение Эстонии в международном масштабе возрастает до решающих размеров».
Одновременно в прибалтийских странах усиливались военные приготовления. Укреплялось военное сотрудничество Эстонии, Латвии и Финляндии. Шла подготовка к строительству автострады от Восточной Пруссии к советской границе. Как сообщал К.Н. Никитин, «давнишний план соединения морских, воздушных, железнодорожных и шоссейных путей для нанесения молниеносного удара отнюдь не потерял ни на минуту своей актуальности». Полпред информировал, что «в соответствии с военными приготовлениями проведен в жизнь закон о создании в промышленности и торговле двухмесячных запасов сырья и фабрикатов, а среди населения двухмесячных запасов продовольствия».
Было совершенно очевидно, что эти приготовления, как и воинственные заявления, делались из расчета на то, что Эстония будет воевать на стороне Германии. К.Н. Никитин писал: «Ориентируясь всецело на Германию, действуя всецело по шпаргалке из Берлина, Эстония все свое хозяйство приспособила к хозяйству своего господина». Вследствие ориентации на Германию Эстония резко увеличила вывоз продовольственных и сырьевых товаров. В результате этого «вопреки обычным правилам прошлых лет за первое полугодие Н39 года баланс внешней торговли Эстонии имеет активное, в пользу Эстонии, сальдо… Германия предпочитает скупать у эстонских промышленников этот полуфабрикат и ввозить в Эстонию свои ткани, то есть, иначе говоря, сводя текстильную обрабатывающую промышленность Эстонии совсем на нет».
Подписание договора 23 августа 1939 года резко изменило обстановку, в которой развивалось германо-эстонское сотрудничество и расцветали химерические мечты о ключевой роли Эстонии в мировой политике. К.Н. Никитин писал, что «заключение между СССР и Германией пакта о ненападении произвело настолько ошеломляющее впечатление», что эстонское правительство «буквально растерялось и чувствовало себя первое время совершенно дезориентированным. Правительство, столько времени подготовлявшееся к войне с СССР на стороне Германии, правительство, тайно подстрекаемое Англией к пропуску немецких войск через свою территорию, правительство, распространявшее и муссировавшее слухи о проснувшемся красном империализме СССР и об агрессивных планах СССР под видом «гарантий» о неприкосновенности прибалтийских стран теперь вдруг увидело, что все его усилия в этом направлении оказались напрасными. Тщательно культивируемая и распространяемая в народе мысль о том, что Эстония… теперь, при наличии предстоящей схватки между Германией и СССР, приобретает значение фактора огромной важности, от которого зависит склонение в ту или иную сторону чаши весов при разрешении исхода предстоящей борьбы, вдруг потеряла всякую значимость, и все эти махинации, коими стремились «поднять дух» эстонского народа, обнажились во всей их мизерности. Получалось, что никаких гарантий СССР Эстонии не предлагал и предлагать не собирается и что Эстония может отстаивать свою самостоятельность сама… Для воображаемой эстонцами великой исторической миссии «вершителя судеб» двух больших государств надобности не было и раньше, а теперь и эта видимость отпала… Эта черствая действительность сильно обескуражила эстонские руководящие круги, лишила их мнимой роли и отняла надежду на скорый разгром ненавистного им коммунистического колосса, расправа с которым была им так близка и по вкусу. Советский Союз… вдруг как бы заново встал перед Эстонией в своей силе и мощи и заставил трезво взглянуть на окружающие события».