И общественное сознание — не только цель, но и поле боя.
Разрыв между сознанием общества и элиты усугубляет то, что в информатизированном обществе, то есть обществе, в котором технологии формирования сознания применяются широко, критически значимым влиянием обладает значительно более узкий круг лиц, чем в традиционном, доинформационном, обществе (хотя сама элита вследствие фрагментации общества и свободы коммуникаций может быть и шире). Это вызвано, прежде всего, технологическими причинами: одновременной небывалой мобильностью и концентрацией ресурсов. Классический пример — современный глобальный фондовый рынок: изменение сознания буквально сотни его ключевых игроков (или даже их представителей на бирже) способно коренным образом изменить всю финансовую ситуацию в мире.
В результате происходит раздробление сознания самой элиты: каждая ее профессиональная часть, естественным образом воспринимая мир, прежде всего, через призму «профильных» проблем, подвергается своей собственной особой перестройке сознания, что отрывает ее не только от общества в целом, но и от других частей элиты. Дробление элиты делает невозможной даже «внутриэлитарную» демократию и поддерживает постоянные противоречия не только между элитой и обществом, но и внутри нее самой.
Конечно, эти противоречия можно рассматривать как фактор адаптивности общества, обеспечивающий его гибкость: при возникновении новых проблем недовольные группы элиты могут натравить общество на управляющую систему и, изменив ее, обеспечить приспособление общества к новым реалиям.
Однако такая гибкость обходится, насколько можно понять, неприемлемо дорого, ибо обеспечивается путем постоянного поддержания (а то и накопления) внутренней напряженности в обществе и в элите по принципу «все против всех». Сохраняющееся непонимание между обществом и фрагментами элиты (в том числе и теми, которые пытаются им манипулировать) делает вероятным последствием любого резкого движения в политической плоскости выход ситуации из-под контроля.
Таким образом, вырождение демократии лишает общество важнейшего «встроенного стабилизатора», примитивизирует его внутреннее устройство и делает его угрожающе нестабильным.
Одна из наиболее очевидных проблем современного мира, бегло уже затронутая выше, заключается в том, что стандартные демократические институты призваны обеспечивать (ив целом действительно достаточно успешно обеспечивают, как показывает практика) власть и контроль над государством наиболее влиятельной общественной силе. Беда в том, что по мере развития глобализации и все большего упрощения трансграничных коммуникаций относительно слабые страны все чаще сталкиваются с ситуацией, когда наиболее влиятельными в их обществах оказываются внешние для них силы, будь то иные государства или глобальные корпорации. В результате они вполне демократически, а порой и незаметно для самих себя попадают в ситуацию «внешнего управления».
Аналитики и философы развитых стран по вполне понятным патриотическим (а порой и корыстным) соображениям привыкли акцентировать внимание на возможности совпадения интересов структур, осуществляющих «внешнее управление», с интересами того или иного общества и ограничивать рассмотрение проблемы исключительно данной возможностью. Так, Ф. Фукуяма, отвечая на этот вопрос во время своего визита в Киев 13 октября 2006 года, рассматривал в качестве примера субъекта «внешнего управления» исключительно Европейский союз.
Между тем не вызывает сомнений, что не только более распространенной, но и более естественной ситуацией является несовпадение указанных интересов, а в ряде случаев — и их прямая противоположность.
Прежде всего, дисбаланс интересов может вызываться естественным влиянием глобальной конкуренции, то есть стремлением структур, осуществляющих внешнее управление, подавить своих конкурентов из управляемых ими стран или даже не дать им появиться в принципе. Однако не менее важной и притом значительно более фундаментальной причиной представляется органическое отсутствие у осуществляющих «внешнее управление» структур каких-либо обязательств, в том числе социальных и экологических, перед населением управляемых ими стран. В самом деле, государства отвечают перед своими, а не чужими гражданами, корпорации — перед своими акционерами, а глобальные сети, как будет показано ниже, — и вовсе лишь перед своими непосредственными членами.
Весьма значимым является и полное либо почти полное отсутствие координации между структурами, осуществляющими внешнее управление, а оно из-за слабости управляемых объектов достаточно редко монополизируется какой-либо одной структурой. В результате ряд воздействий, каждое из которых по отдельности безобидно или даже полезно, в своем случайно возникающем сочетании или последовательности может оказаться разрушительным для управляемого общества.
Классическим примером может служить воздействие на слабые страны с неустойчивой экономикой МВФ и Мирового банка, притом, что их усилия обычно координируются, и проблема заключается не в отсутствии, а всего лишь в недостаточности согласованности.
С одной стороны, МВФ в соответствии со своими стандартными рекомендациями пытается обеспечить макроэкономическую стабилизацию мерами, исключающими сколь-нибудь масштабное и устойчивое развитие на основе собственного экономического потенциала слабого общества и в итоге делающими достигнутую стабилизацию неустойчивой.
С другой стороны, Мировой банк, периодически отчаиваясь дождаться устойчивой и прочной макроэкономической стабилизации (которая, по стандартной экономической теории, является необходимой предпосылкой для оказания заметной помощи развитию), начинает стимулировать экономическое развитие или просто решение наиболее острых социально-экономических проблем (от эпидемий туберкулеза до разрушения инфраструктуры и отсутствия квалифицированно подготовленных законов) своими кредитами, которые в условиях макроэкономической (а значит, и политической) нестабильности в значительной степени разворовываются либо в лучшем случае тратятся неэффективно, развивая и укрепляя если не прямо коррупцию, то неэффективное устройство государственного управления.
Как представляется, именно органической безответственностью внешнего управления и была в первую очередь вызвана стремительная актуализация после распада Советского Союза и разрушения существовавшей в рамках биполярного противостояния системы «сдержек и противовесов» трагического феномена «упавших государств». (Существенно, что поначалу этот термин порой сгоряча переводился на русский язык менее политкорректным и брутальным, но более внятным и дающим более полное представление о сути и последствиях явления словосочетанием «конченые страны».)
Вполне естественное отсутствие ответственности по отношению к «чужим» для государств и глобальных корпораций управляемым объектам гармонично дополняется в условиях глобализации весьма существенным изменением самого субъекта управления.
Государства и глобальные корпорации как субъекты международной, в том числе международной экономической, политики все в большей степени уступают свою ведущую роль разнообразным глобальным сетям, как правило, носящим, хотя и весьма устойчивый, тем не менее, неформализованный характер.