* * *
Таким образом, ставшая уже привычной и, само собой, очевидной для США концепция «экспорта управляемых кризисов» незаметно для них самих перерождается в результате перехода части реальных властных полномочий к глобальным сетям, по сути дела, в концепцию «экспорта неуправляемых кризисов». Такое развитие событий также подрывает глобальную устойчивость и существенно повышает совокупные риски мирового развития.
Наконец, весьма существенную проблему порождает изменение характера современных войн. Болезненный провал вторжения Израиля в Ливан показал еще раз, что современные войны ведутся (по крайней мере, в исламском мире и на его периферии) не с государствами, но с сетевыми структурами, глубочайшим образом интегрированными в соответствующие общества и переплетенными с его внутренними структурами.
Войны с ними, представляющиеся практически неизбежными в силу современного состояния развитых стран Запада и неразвитых двух третей человечества, в силу самого характера этих сетевых структур объективно требуют непубличных, не подлежащих огласке действий — от закулисных переговоров до массового и беспощадного истребления функционеров (наподобие операции «Феникс», проводившейся США против Вьетнама, эффективность которой, при всей ее бесчеловечности, оценивалась вьетнамскими военными исключительно высоко). Понятно, что традиционное демократическое правительство, работающее чуть ли не «под телекамеру», не может осуществлять подобные действия просто технологически.
Таким образом, сетевые войны объективно требуют ограничения демократии в виде ее формально созданных Западом институтов. Однако не следует забывать, что подобное ограничение возможно лишь при условии высокой идеологизации общества или хотя бы его элиты, так как иначе ограничение демократических инструментов неизбежно ведет к коррупции и разложению всей системы общественного управления.
Основная проблема заключается в том, что современная западная демократия не терпит идеологизации и последовательно и целенаправленно уничтожает ее, выбивая тем самым почву из-под своих собственных ног!
С самых разных позиций — будь то технологии, загнивание глобального монополизма, избыток информации, кризис управляющих систем или необходимость «ремонта» демократии — мы упираемся в категорическую необходимость и, следовательно, неизбежность исключительно глубоких системных изменений, целого комплекса качественных преобразований современного мира.
Разумеется, предвидеть сколь-нибудь точно сценарий и результаты этих преобразований в настоящее время попросту не представляется возможным. Однако весьма вероятно, что поворотным пунктом станет решение наиболее важной в настоящее время задачи — ослабления глобального монополизма и снижения остроты и всеобъемлющего характера глобальной конкуренции до уровня, позволяющего нормально развиваться основной части человечества.
Представляется необходимым сознавать, что эта гуманная формулировка делает объективно неизбежным ряд крайне жестоких в определенной степени и разрушительных изменений.
В самом деле, история знает только один способ ослабления монополизма «изнутри», а не путем насильственного внешнего устранения или раздробления монополий (например, со стороны государственного регулирования или захватчиков, разрушающих экономику как таковую) — технологический прогресс, достаточно широкое распространение целого класса качественно более производительных технологий.
Наиболее рационально ожидать этого «технологического прорыва» в той сфере, в которой существуют наиболее серьезные напряжения, кажущиеся безысходными. В современном мире это энергетика; поэтому, не вдаваясь в подробности, которые представляют интерес для совершенно иного сборника, посвященного энергетике будущего как таковой, можно постулировать, что глобальный монополизм будет если и не разрушен, то, во всяком случае, подорван широким распространением относительно доступных технологий, позволяющих в значительных количествах получать относительно дешевую энергию.
Первым же следствием распространения таких технологий станет удешевление энергоносителей и, соответственно, трагическая гибель мировых «горячих денег», запертых в настоящее время в нефтяных фьючерсах. Эти спекулятивные капиталы в значительной степени сложились (и, во всяком случае, привыкли к комфортным условиям и почти гарантированному увеличению) во время бурного роста американского фондового рынка во второй половине 90-х годов, затем они, хотя и со значительными потерями, переместились в нефтяные фьючерсы, а сейчас не имеют приемлемого объекта вложения.
Весьма существенно то, что указанный объект должен сочетать в себе целый ряд специфических свойств, делающих его уникальным. С одной стороны, он должен быть понятным, достаточно надежным, относительно прозрачным и высокодоходным, с тем, чтобы спекулятивные инвесторы были уверены в своем будущем. С другой стороны, он должен быть высоколиквидным, позволяющим спекулятивным капиталам быстро и гарантированно уйти в случае возникновения потенциальных угроз или появления более привлекательных объектов инвестирования (это, несмотря на все усилия по созданию новых инвестиционных инструментов, делает вложения в недвижимость лишь периферийным направлением применения глобальных спекулятивных капиталов). И, наконец, рынок инвестиций должен обладать колоссальной емкостью — просто для того, чтобы мог принять огромные объемы «горячих денег».
В настоящее время таких объектов инвестирования, способных заменить нефтяные фьючерсы в качестве массового объекта приложения «горячих денег», просто не существует.
Весьма распространенной и привлекательной является гипотеза о появлении в ближайшем будущем качественно новых классов технологий (обычно говорят о био-, реже — о нанотехнологиях), обладающие которыми компании в массовом порядке выйдут на фондовый рынок США и повторят биржевые «ралли», связанные с появлением персональных компьютеров, а затем — с формированием «новой экономики».
Однако надежды на появление этих технологий (и тем более на массовый выход соответствующих компаний на биржу) до сих пор остаются несбыточными. Весьма вероятной причиной этого помимо чисто технических трудностей является противодействие глобальных монополий, совершенно незаинтересованных в силу самого своего положения в появлении значительных категорий новых сверхпроизводительных технологий. Поэтому всерьез рассчитывать на новый «глоток воздуха» для глобальных спекулятивных капиталов в настоящее время не стоит.
Скорее всего, они будут постепенно проникать с рынка нефтяных фьючерсов на другие рынки, в первую очередь недвижимости (вслед за Дубаем, вероятнее всего, придет очередь европеизирующихся городов Китая), в значительной степени теряя свой спекулятивный характер. Остающиеся же на нефтяном рынке спекулянты будут увлекательно играть на разнообразных политических спекуляциях и глобальных конфликтах, влияющих на мировую цену нефти, и зарабатывать на них неплохую прибыль, пока бурное распространение новых энергетических технологий внезапно не уничтожит их средства.