С единодушием леммингов интеллигенция и средний класс бросились на митинги. Власть растерялась. Ситуация начинала и вправду принимать серьезный оборот. После двух дней уличных столкновений выяснилось, что число протестующих растет, а полиция неспособна с ними справиться. Назначенный на субботу 10 декабря митинг на площади Революции грозил собрать несметное множество народу. А двусмысленная ситуация (митинг разрешен, но число участников ограничено тремя сотнями) еще больше оборачивалась против власти: люди были полны решимости приходить, несмотря на угрозы, тем более что ограничение численности участников откровенно противоречит конституции. Акции солидарности в регионах, назначенные на тот же день, выглядели угрожающе– никто точно не знал, много ли придет людей, но на фоне внезапного роста протестной активности в столицах риск массовых выступлений в провинции выглядел вполне реальным.
Администрация отчаянно искала способов сбить волну протеста. По счастью, ей на помощь пришла оппозиция. Сначала «системная», а потом и внесистемная.
То, что официальные думские партии не поддержат борьбу на улицах, было ясно с самого начала. И хотя активисты уличного протеста и обращались к ним с подобными призывами, то скорее для того, чтобы дать этим политикам возможность окончательно дискредитировать себя. Как выразилась одна дама из «Справедливой России», митинги «нам только мешают». Естественно, мандаты, нарисовавшиеся в результате чуровского волшебства, никто сдавать не собирался, да и вообще причин для неудовольствия у лидеров официальной оппозиции не было. Их функционеры на местах кое-где пошевелились, но не слишком успешно.
А вот на внесистемную оппозицию улица в самом деле надеялась. И хотя далеко не все протестующие разделяли либеральные взгляды Бориса Немцова и его окружения, но все же они, в сознании общества, представляли собой некую альтернативу, пусть и не самую привлекательную. К тому же в стане «несогласных» было много разной публики, включая и экологов, и левых радикалов. Со своей стороны, власть за несколько дней сориентировалась в ситуации и стала обращаться с Немцовым и его группой, как с людьми, которые, по выражению одного из журналистов, «имеют лицензию на протест».
В ночь с четверга на пятницу часть заявителей субботнего митинга, не имея на то никаких полномочий от участников движения, ни с кем не консультируясь, перенесла акцию с площади Революции на Болотную площадь. Символическое значение переноса очевидно. Однако дело, разумеется, не только в символах. Во-первых, договоренность о переносе была очень важна для установления реального контроля над движением, которое ранее либеральной группой возглавлялось лишь условно-номинально. Во-вторых, это сразу же привело к расколу в рядах протестующих. В третьих, это было необходимо, чтобы не только увести недовольную толпу подальше от жизненных центров власти, снизив опасность эскалации ненасильственного сопротивления, но и запереть в тупике Болотной площади. Наблюдатели сразу же заметили, что это место легко контролировать полиции. Но не заметили главного – толпа на Болотной оказалась полностью лишена даже инициативы, превратившись из деятельной массы в массовку при трибуне, которая контролировалась либеральными вождями.
Из истории хорошо известно, что на определенном этапе либеральная буржуазия предает демократию. Так было во всех европейских восстаниях и революциях, начиная с XIV века. Так было и у нас в 1905 году. Но чтобы предательство состоялось уже на четвертый день революции, это, конечно, уже достижение, достойное Книги рекордов Гиннесса.
Раскол, произошедший в Москве 9 декабря, после того как либералы ушли на Болотную площадь, предоставив левым и радикалам выбор– попасть под дубинки полиции на площади Революции или идти в болото за ними следом, явился не просто итогом удачного тактического хода столичной мэрии, но и отражает стратегический выбор правящих кругов. Власть пошла на сговор именно с «оранжевыми», с явной целью маргинализировать протестную молодежь не только оттого, что они таким образом пытаются погасить волну уличного сопротивления, лишив ее поддержки «обывателя», но и готовя для самой себя «оранжевый» сценарий в качестве «плана Б». Ведь с «оранжевыми» по большому счету единственное разногласие – в том, кто какой кабинет займет.
Что касается левых, то они внесли свою лепту в дело всеобщей дезориентации. Выяснилось, что можно, например, состоять в руководстве последовательно-революционной организации, выступающей за бойкот, но одновременно голосовать за КПРФ, рассказывая об этом на публике, в то время как несколько членов группы сидят в кутузках за призыв бойкотировать выборы. Выяснилось, что можно менять политическую линию каждый день, а иногда и два раза в день. Известный анархист возбужденно призывал идти на выборы, поддерживая партию Зюганова, затем восхищался тем, как народ отвергает избирательный фарс, после чего требовал оккупировать Красную площадь, но когда либералы сорвали протестный митинг возле Кремля, радостно пошел за ними на Болотную, считая это большим достижением. Известный леворадикальный блоггер утром разоблачал обман либералов, а вечером звал своих читателей идти в болото вместе с ними. И все это без малейшей рефлексии, без малейшей попытки даже как-то увязать одно с другим.
На этом фоне Левый Фронт, выступавший одним из инициаторов митинга на площади Революции, оказался в крайне сложном положении. Будучи довольно рыхлой коалицией, он сам находился на грани раскола. Итоговый компромисс, достигнутый к позднему вечеру пятницы, был для левых не слишком приятным, но, если быть честным, переговорщики от ЛФ вряд ли смогли бы добиться лучшего, не имея за спиной ни крепкой организации, ни прессы, ни каналов оповещения для своих сторонников, ни даже единого и сплоченного руководства. Левые решили собраться на площади Революции, а потом, построившись в одну колонну, идти на Болотную площадь.
Митинг 10 декабря оказался не просто массовым, а беспрецедентно массовым. Он превосходил даже знаменитые митинги 1989 года в Лужниках, где собиралось до ста тысяч. Заполнена была не только площадь и прилегающий к ней мост, запружена людьми была Кадашевская набережная. Причем люди продолжали подходить после того, как значительная часть пришедших уже расходилась. По окраинам площади постоянно происходила ротация. Кто-то, потусовавшись с друзьями и знакомыми, уходил (ведь ораторов все равно было не слышно), кто-то занимал их место. К моменту закрытия митинга, когда стали по бумажке зачитывать резолюцию, на площади было тысяч сорок людей, причем это были в основном не те, кто собрался в начале акции.
На Болотной площади прошел самый массовый политический митинг в Москве с начала нового века (включая даже официозные мероприятия, куда людей свозили автобусами). Власть сумела достать всех. Как бы ни складывались события дальше, улицы становятся – на какое-то время – свободной ареной для политики.
Это был пик революции леммингов, за которым неминуемо должен был последовать спад. Восхищенные собственной численностью, представители студенческой молодежи и среднего класса так и не поняли, что именно произошло. После впечатляющего марша по центру города собравшаяся толпа (которую, кстати, никто даже не пытался правильно распределить по площади и организовать) несколько часов выслушивала истерично-однообразные речи ораторов, ругавших Путина и выборы. Социальные темы старательно игнорировались. Левых организаторы митинга не слишком жаловали, зато от ультраправых пригласили выступить господина Крылова, который передал собравшимся привет от Белова-Поткина и Демушкина.