2,8 миллиона прибыли из Советского Союза, 1,7 миллиона — из Польши, 1,3 миллиона — из Франции, 590 000 — из Италии и 250 000 — из Бельгии, из них 400 000 узников концлагерей. Почти 50 % всего хозяйства страны, в том числе и предприятий вооружения, обслуживалось иностранными рабочими. В целом в индустрии трудилось не более 30 % немцев.
Иностранные рабочие поставлялись в рейх почти из 20 000 лагерей и не только не имели никакого юридического статуса, но и находились в ужасных условиях, руководствуясь строго расистскими критериями.
Рабочие из оккупированных стран постоянно находились под охраной. Чтобы женщины не рожали, их принудительно стерилизовали, а в случае, если они все же рожали детей, то младенцев немедленно убивали как неполноценных. Работу им обеспечивали гестапо, СС, вермахт и гражданские органы власти как на частных, так и на государственных предприятиях. Они занимались охраной, размещением, продовольственным снабжением и зарплатой угнанных рабочих.
Гестапо, согласно «положению о иностранных рабочих», сотрудничало с заводской охраной, мастерами, шпионами и партийными функционерами, чтобы быть в курсе настроений рабочих и всячески пресекать попытки побега. В связи с большим количеством иностранных рабочих и всегда непредсказуемым их поведением в германском государстве, гестапо вплоть до конца войны стремилось не допускать большого скопления рабочих. Кроме того, вводились все более и более жестокие наказания, усиливался террор. В репрессиях против иностранных рабочих особенно отличались нижние чины полиции и партийные функционеры. Каждый случай прогула, саботажа, индивидуального или группового сопротивления (вплоть до восстания) решительно пресекался, причем ставились всяческие препятствия сотрудничеству с немецкими группами сопротивления. Положительное обращение с иностранными рабочими всегда становилось поводом для вмешательства гестапо.
Опасность «расового смешения» или солидарности с иностранными рабочими заставило гестапо выработать репрессивные особые законы. Угнанных с Востока рабочих должны были полностью изолировать от населения. Де-факто это было возможно, так как повсюду в рейхе иностранцы не концентрировались в одном каком-нибудь месте. Основная часть населения или недолюбливала восточноевропейских и итальянских рабочих, или относилась к ним вообще враждебно. Поэтому контролировать население не составляло больших проблем. Кроме того, срабатывал определенный эффект привычки — репрессивные меры по отношению к «славянам» применялись ежедневно и воспринимались уже как вполне естественные. Нормальный гражданин не обращал внимания на беззаконие, творившееся по отношению к польским и советским рабочим.
Некоторое исключение из этого правила представляет пример Мартина Левенберга из Бреслау. Он вспоминает об отношении к рабочим оккупированных стран в их городе: «Польские и другие иностранные рабочие стали прибывать в Бреслау. Мы часто наблюдали за жалкими фигурами в поношенной одежде с нашитой на ней большой буквой «П». Как Левенберг, так и его брат стали помогать угнанным рабочим. Брата Мартина арестовало гестапо. Он был допрошен и попал в тяжелое положение, так как ему, как «полуеврею», был запрещен какой-либо интимный контакт с «арийской» девушкой. Поэтому ему угрожали заключением в концлагерь. Как «сочувствовавший врагам» он был отправлен в гестаповскую тюрьму и через нескольких месяцев — в концлагерь Бухенвальд. А Мартина обвинили только в том, что он пытался передать советским пленникам немного хлеба. О последствиях он просто не думал. Мартин Левенберг знал, однако, что вокруг него есть много лиц, разделявших его взгляды: «Это было известно. […] Мы часто читали в «Бреславских новостях» сообщения: «На афишных тумбах расклеены объявления, как следует вести себя немцам по отношению к восточным рабочим. Замеченные в сочувствии будут наказаны». Я знал, что действительно по отношению к немцам применялось такое наказание, как принудительные работы. Славянам нельзя было помогать […] даже поддерживать с ними личный контакт, приглашать их в свою квартиру. Нельзя предлагать никакой одежды или продуктов питания. |… | Они не могли покидать местожительства: как правило, лагеря или квартиры при предприятии, где они работали. И так уж случилось, что эти «остарбайтеры», хотели они того или нет, были изгнаны из своей империи и не могли теперь даже послать короткую весточку своим друзьям на родину — товарищам по их участи (если они также вынуждены работать в немецком государстве). Такие встречи категорически запрещались».
В качестве дисциплинарного мероприятия, которое не соответствовало обычным нормам национал-социалистского государства, гестапо создало свои собственные исправительные учреждения, так называемые «лагеря трудового воспитания» (ЛТВ). После начала войны на территории германского государства появилось примерно 200 таких лагерей. Они не входили непосредственно в хозяйственную администрацию СС, которая управляла, как известно, концентрационными лагерями, а были присоединены как региональные служебные инстанции к гестапо. Число «лагерей трудового воспитания» составляло примерно 70 % от всей государственно-полицейской системы. Эти лагеря официально преследовали цель «перевоспитания», хотя на деле это была чистая маскировка того, что происходило там в действительности. К концу войны в ЛТВ содержалось до 500 000 арестованных. По прошествии времени «иностранные рабочие» должны были внести солидную долю в промышленное производство рейха. На заднем плане рассуждений о практическом эффекте лагерей стояли столь же многочисленные репрессии и пытки, которые применялись в тюрьмах и концлагерях.
Впрочем, никакие наказания в концлагерях не помогали повысить там производительность труда. Толчок к основанию специальных лагерей дали, пожалуй, прежде всего предприятия тяжелой индустрии, которые жаловались на недостаточную производительность и низкую дисциплину труда на предприятиях. Таким образом, по инициативе региональных учреждений и гестапо возникли коммуны и рабочие ведомства, а с 1940 года — и первые ЛТВ. Так называемые «рабочие паузы», «рабочие прогулы», «рабочая халатность» коллективов должны были считаться государственным саботажем. В борьбе с подобными явлениями применялись особые меры. Тут в дело вступало гестапо, которое, как известно, могло исполнять судебные функции.
Строительные организации и такие органы власти, как муниципалитеты и биржи труда, также участвовали во всевозможных проектах по депортации рабочей силы в Германию. Они применяли к бесправным рабочим подобные же дисциплинарные меры. Строго говоря, законом это было запрещено. Однако ЛТВ не подчинялись никаким законам. Правда, возникали некоторые недоразумения. В июне 1940 года дело дошло даже до соглашения между Гейдрихом и имперским Министерством по вопросам труда. Было решено, что по отношению к немецким «прогульщикам» гестапо разрешало проводить некоторые санкции на производственном уровне. О «лагерях трудового воспитания», тем не менее, не было и речи. Для поляков и чехов при «расторжении трудового договора» была предусмотрена отправка в концлагерь. Несмотря на неясный правовой статус угнанных рабочих, региональные учреждения понимали упомянутое соглашение как полномочие самостоятельно принимать меры против «отказчиков от работы». Таким образом, для поляков и чехов уже в августе был создан первый лагерь в рейнско-вестфальском Гунсвинкеле близ Люденшейда. До мая 1941 года для ЛТВ не существовало никаких законов или указов, но рейхсфюрер СС стал настаивать на закрытии этих дисциплинарных учреждений до конца войны. Никакое другое учреждение гестапо в «Великой Германии» не имело такого короткого существования как ЛТВ.