«Интеллигенция играла в наших революционных расчётах роль благодетельного провидения русского народа, провидения, от воли которого зависит повернуть историческое колесо в ту или иную сторону. Как бы кто из революционеров ни объяснял современное порабощение русского народа – недостатком ли в нём понимания, отсутствием ли сплочённости и революционной энергии или, наконец, полною неспособностью его к политической инициативе, – каждый думал, однако, что вмешательство интеллигенции устранит указываемую им причину народного порабощения. Пропагандисты были уверены, что они без большого труда научат крестьянство истинам научного социализма. Бунтари требовали немедленного создания „боевых“ организаций в народе, не воображая, что оно может встретить какие-либо существенные препятствия. Наконец, сторонники „Набата“ полагали, что нашим революционерам стоит только „захватить власть“ – и народ немедленно усвоит социалистические формы общежития. Эта самоуверенность интеллигенции уживалась рядом с самой беззаветной идеализацией народа и с убеждением – по крайней мере, большинства наших революционеров – в том, что освобождение трудящихся должно быть делом самих трудящихся…
Он (революционер-народник. – А. Щ.) верит в свою, полуба-кунистскую, полуткачёвскую, революцию лишь потому, что его разум вполне удовлетворяется ткачёвско-бакунистской философией. Но едва только возрастёт требовательность его разума – от этой его веры не останется и следа. Он поймёт тогда, что он жестоко заблуждался, считая позволительным толковать об экономической революции без малейшего знакомства с азбукой экономической науки, т. е. с понятием о деньгах, товаре и обмене».
А что делать? Создавать рабочие организации – и для начала бороться именно за конкретные рабочие интересы. Хотя бы для того, чтобы завоевать у рабочих авторитет. Эту идею, как видим, придумал не Ленин, он просто начал ее реализовывать.
Работа Плеханова стала активно читаться и обсуждаться. Зарубежные издания довольно легко проникали в Россию, к тому же уже на месте они размножались на гектографе. А этот вид множительной техники элементарно изготавливается из подручных материалов.
Плеханова стали резко критиковать, но в основном эта критика носила эмоциональный характер. К примеру, что он плюет на могилы героев. Что он хочет погубить русский народ и русское революционное движение, протаскивая чуждые западные идеи. И так далее. Однако нашлось и множество сторонников. Прежде всего – среди молодежи. Многим как раз нравилась претензия марксизма на научность. А еще больше – то, что данное учение утверждало неизбежность победы социализма. И ещё одно обстоятельство. К середине 90-х годов марксизм стал моден среди интеллектуалов.
Это учение в России (точнее, в столицах) развивалось по двум направлениям. Одни и в самом деле пытались создавать рабочие кружки. Причем в первое время они занимались именно образованием. И в среде квалифицированных рабочих имели определенный успех. Российская промышленность начала расти с невероятной скоростью. Если в 1864 году в стране было 800 тысяч рабочих, в 1890-м – полтора миллиона! А с ростом рабочего класса начались и забастовки. Причем власти рассматривали их не как конфликт интересов, который, в общем, можно решить, а как «подрыв устоев». На забастовки отвечали репрессиями [37] . Так что интерес к разным нелегальным кружкам понятен. Ведь квалифицированные рабочие были грамотными людьми, они хотели понять, почему так происходит: одни вкалывают, другие богатеют и держат нас за рабочую скотину? А марксистское учение построено как раз на экономике!
Другое направление – это «легальный марксизм». В Санкт-Петербурге существовал «марксистский салон» Александры Михайловны Калмыковой, где, как и положено в салонах, благовоспитанные дамы и господа обменивались мнениями. …Одним из самых известных представителей «легального марксизма» был Петр Бернгардович Струве. Ровесник Ленина, кстати. Его совершенно не интересовал «марксизм как руководство к действию».
«Не столько искание правды и справедливости привели к марксизму, сколько его увлекла теоретическая стройность и схематическая логичность этого учения… Человеческая толпа и ее поклонение никогда не увлекали Струве, что не мешало ему быть в известной мере честолюбивым человеком. Но честолюбие его было особенным. Оно влекло его к отталкиванию от трафаретно мыслящей толпы, к оригинальности и парадоксальности… Идя против господствующих течений с нарочитой резкостью, он возвышал себя над толпой, находя в этом удовлетворение своему честолюбию».
(Князь В. А. Оболенский, друживший со Струве более сорока лет)
Между прочим, марксизм в Российской империи не преследовался. Преследовались лишь конкретные дела вроде организации нелегальных кружков. А вот Струве совершенно легально читал лекции и имел большой успех.
Оно и понятно. Марксистское учение представителям властей казалось не слишком опасным бредом. Даже в чем-то полезным – отвлекало рабочих от более радикальных учений. То, что это мина замедленного действия, никто тогда не понимал.
Разбег
Что же касается группы «Освобождение труда», то они продолжали заниматься, в основном, теорией и изданием разной литературы. Примечательно, что русские марксисты-эмигранты жили за счет… производства кефира. А. П. Аксельрод создал в Цюрихе фирму по производству этого кисломолочного продукта, которая стала приносить стабильный доход. Вот так делалась революция.
14–21 июля 1889 года в Париже состоялся первый конгресс Социалистического интернационала, известного больше как II Интернационал. На нем Плеханов сказал:
«Силы и самоотвержение наших революционных идеологов могут быть достаточны для борьбы против царей как личностей, но их слишком мало для победы над царизмом как политической системой…
Задача нашей революционной интеллигенции сводится… по мнению русских социал-демократов, к следующему: она должна усвоить взгляды современного научного социализма, распространить их в рабочей среде и с помощью рабочих приступом взять твердыню самодержавия. Революционное движение в России может восторжествовать только как революционное движение рабочих. Другого выхода у нас нет и быть не может».
И всё бы хорошо, но во II Интернационале могли состоять только партии. Причем не эмигрантские тусовки, а те, кто работал в той или иной стране. Так что Плеханову, дабы участвовать в деятельности Интернационала, приходилось пристраиваться к кому попало. Что, конечно же, было унизительно. Тем более что Георгий Валентинович никогда не страдал заниженной самооценкой.
«Каждый раз, когда собирались международные конгрессы Интернационала, Плеханов и его коллеги получали мандаты от достаточно случайных групп. С эмигрантским „Союзом русских социал-демократов за границей“, созданным в 1893 году, дело явно не заладилось».
(В. Логинов, историк)