Но их победы уже встряхнули казанских послов в Москве, они сразу сбавили тон, поскорее приняли условия Ивана III. Флотилия Беззубцева и Руно встретила судно с ханской матерью. Царица сообщила: подписан мир. Ратники обрадовались, сочли, что дальше можно плыть спокойно. Хотя Ибрагим воспринял известие от своих дипломатов совершенно иначе. Его душило бешенство – дерзкий десант поставил на уши его столицу и уходил невредимым! Хан отмахнулся от мирного договора, велел во что бы то ни стало уничтожить русских.
Они как раз остановились у Звеничева Бора, где год назад корпус Ряполовского вырубил ханскую гвардию. Расположились станом, отдыхали – и вдруг по реке выплеснулась армада лодок, по берегу их сопровождало конное войско. Воеводы не растерялись, скомандовали к бою. А ополченцы за время похода кое-чему научились. Мгновенно заняли места на веслах, русские ладьи ринулись на казанские. Схватка закипела на воде. Опрокидывали друг друга, кололи копьями, рубились к борту борт. Татар обратили в бегство, преследовали. Но эскадра оттянулась к другому берегу, и конница прикрыла ее, засыпала наших ратников стрелами. Они тоже повернули назад, к своему стану. Теперь ободрились казанцы, устремились за русскими. Воеводы снова развернулись навстречу, отбросили их. Эти атаки туда-сюда продолжались целый день. Но татар потрепали очень крепко, возобновлять битву они не рискнули. Рать продолжила путь уже без приключений.
У отряда Данилы Ярославского, плывшего с севера, дело обернулось куда хуже. Задержавшись в Вятке, он только-только вступил в казанские пределы и от жителей узнал – война завершилась. Решил идти на родину кратчайшим путем, по Каме. Вот тут-то татары отыгрались! Перегородили реку судами, связав их между собой. Командиры увидели, что никаким миром не пахнет, но и повернуть было сложно, тучи татар поджидали по берегам. Пошли на прорыв, завязалась рукопашная на лодках и ладьях. Князь Ухтомский проявил чудеса храбрости, прыгал с судна на судно и крушил врагов огромной дубиной-ослопом. Воевода Перхушков сумел захватить часть заграждения. Порубили канаты, скрепляющие казанские ладьи, в брешь стали проскакивать русские лодки. Но спаслись лишь 300 воинов, князь Данила Ярославский и 700 его подчиненных погибли.
Нападения на возвращавшиеся войска перечеркнули мир. Да и подписанный договор хан не утвердил. Исполнить ключевой пункт об освобождении невольников означало расстаться со всеми своими рабами и рабынями, отбирать их у феодалов, царедворцев, горожан. Против Ибрагима восстала бы вся Казань! Но Иван Васильевич не отступился от требования и спускать его на тормозах не позволил. Не стал ждать ни отговорок, ни объяснений. Зачем ждать? Факты говорили сами за себя. В конце июля уставшие ратники Беззубцева и Руно вернулись к причалам Нижнего Новгорода, а по городам уже разлетелись вестники, несли повеление: не разоружаться, в августе снова собирать армию в Нижнем.
К осени как раз можно было снять полки с южной границы, и Иван III сосредотачивал могучий кулачище, все силы Руси. Чтобы подчеркнуть высокий ранг похода, назначил командовать своих братьев Юрия Дмитровского и Андрея Угличского. При них находились лучшие воеводы: Иван Патрикеев, Данила Холмский, Федор Хромой. Волга покрылась лодками судовой рати с пехотой. Дымили кострами и сверкали доспехами неоглядные лагеря конницы. А казанцы-то растрепали войска в прошлых боях. Преградить путь такой лавине им было нечем. Ибрагим не посмел помешать русским переправляться, останавливать на подступах. Стягивал кого мог оборонять столицу.
1 сентября русские показались возле Казани. Посады еще не успели отстроиться после набега, лежали в головешках. Государевы полки легко овладели ими, окружили крепость и отыскали источники воды, питавшие город. Перекрыли ее и… все. Казань, переполненная сбежавшимися отовсюду татарами, застонала и завыла от жажды. Ибрагим выслал парламентеров. Ему осталось только безоговорочно принять русские требования. Они остались прежними: отпустить всех христиан, захваченных в плен за последние 40 лет. Теперь и хозяевам невольников возражать не приходилось…
Из ворот текли потоки женщин, мужчин, ребятишек. Заходились слезами радости, целовали руки и стремена, славили государя Ивана Васильевича. Отныне им предстояло слышать вокруг не татарскую, а родную речь, видеть родные избы и пейзажи. Они могли приходить в родные уютные храмы не с позволения хозяина, а по своей воле. Предстояло жить дома, а не на чужбине. Обо многих из них дома уже забыли, их домов не существовало. Но для русского человека вся Русь была домом. Среди пленных сновали чиновники государя. Звали на его земли, обещали льготы, подмогу. Зазывали к себе и удельные князья, бояре. Люди были нужны всюду.
Под солнечным небом Рима жизнь была совсем не скучной. Это был один из величайших городов мира, его население достигало 200 тыс. человек. Застроен он был совершенно беспорядочно. В центре высился замок св. Ангела, папская крепость на случай опасности. Вокруг лепились старые, обветшавшие храмы вперемежку с дворцами, особняками, рыночными площадями. В пространство городских стен втиснулось сколько получилось домов в три, в четыре этажа. А за стенами лежали кварталы мастеровых, трущобы, вдоль гаваней на Тибре протянулись улицы кабаков и притонов. Рим был донельзя грязным. Его никогда толком не убирали, отбросы и нечистоты разлагались, и зловоние разносилось на многие километры. Не добавляли благоухания и тела казненных, их ради устрашения оставляли болтаться на виселицах. Современник, посетивший Италию, писал: «Мы видели вдоль дороги столько трупов, что путешествие становится неприятным».
Сердцем Рима был Ватикан, вся жизнь закручивалась вокруг него. Знать кормилась у папского престола, горожане обслуживали знать, торговцы сбывали товары горожанам. Город не засыпал никогда. Днем в папских и кардинальских резиденциях шли приемы, заседания. Между дворцами и канцеляриями сновали озабоченные клирики, секретари. Шумели базары, пробирались по узким улочкам погонщики ослов, голосили разносчики, стоял стук и дым над мастерскими. Ночью выходили на промысел воры и стражники, гудели попойками таверны. А в богатых домах пиликала музыка, отплясывали разгулявшиеся гости, повизгивали женщины. В Риме насчитывалось 7 тыс. только зарегистрированных проституток (они платили налоги и церковную десятину со своих заработков). Их дополняли натурщицы, актрисы, любительницы, служанки, мальчики для развлечений. Лоренцо Медичи саркастически называл Рим «отхожим местом, объединившим все пороки».
Но семье последнего претендента на престол Византии, морейского деспота Фомы Палеолога, приходилось в «вечном городе» достаточно тоскливо. Жили на скромную пенсию от папского двора, никаких дел у эмигрантов не было. Сам Фома, перебравшись в Рим, вскоре умер, остались дети Андрей, Мануил и Зоя. Их покровителем стал кардинал Виссарион Никейский, получивший после Исидора сан «патриарха Константинопольского». Пока сохранялась надежда отбить у турок Балканы, папа ценил его, выдвинул на главную роль в пропаганде крестового похода. Но затея провалилась, в ведении Виссариона остались только униаты в Литве, и он скатился на уровень второсортных кардиналов.
Дети Фомы околачивались в приемной «патриарха», проводили время в визитах к римским сановникам – где-нибудь хотя бы накормят. Андрей и Мануил выросли бездельниками. Заниматься чем-либо полезным они не научились, да и не горели таким желанием, а в долг им не давали. Папа признал за Андреем право на титул греческого императора, это и был единственный «капитал» Палеологов. Напрашивались на чужие пирушки и карнавалы: вельможам было приятно потешить гордыню, что среди гостей находится «император», а кому-то из дам – переспать с «императором». Однако братья не могли изобразить ничего нового, рассказывали одно и то же о своей несчастной судьбе. Это приелось, их приглашали все реже.