– Я позвоню в полицию и скажу, что мой дядя вновь пытается меня похитить. Они приедут и увезут меня, а когда меня здесь не будет, Благие не станут вам угрожать.
– Если слуа не могут выстоять против Благих, то и люди не смогут, – сказал Чаттан.
– Но если Благие осмелятся напасть на людейполицейских, они нарушат договор, который подписали, переселяясь в эту страну. Они развяжут войну на американской почве, войну против людей. За это их могут отсюда выслать.
– Ты не биться хочешь, а сделать так, чтобы они не могли биться, – понял Тарлах.
– Именно так.
Щель рта его разошлась так широко, что немигающие глаза пошли веселыми морщинками – по крайней мере я считала, что это веселые морщинки, когда мне удавалось заставить Бхатара улыбаться так широко.
– Мы отведем тебя в кабинет, но мой царь и племянник ведет сейчас другую битву, в которой человеческая полиция не помощник.
– Давайте вы нам все расскажете на ходу, – предложил Мистраль.
Тарлах смерил высокого сидхе недружелюбным взглядом – хотя вряд ли Мистраль это понял. Я поняла, потому что росла под присмотром ночного летуна и привыкла к его мимике.
– Сидхе здесь не командуют, – сказал он и глянул на Дойла.
– Когда-то королева повелела мне прийти к вам и стать вашим царем, но вы меня отвергли, а голос слуа – решающий. Я лишь выполнял приказ, не более того.
– У нас осталась о тебе дурная память, – сказал Тарлах.
– Королева повелевает, Вуроны повинуются, – ответил Дойл старой поговоркой Неблагих. Давненько я ее не слышала.
– Кое-кто говорит, что принцесса – твоя марионетка, Мрак, но сейчас ты молчал.
– Принцесса отлично справляется сама.
– Согласен.
Как будто что-то решив для себя, Тарлах повернулся и пошел по коридору. Насколько летуны грациозны в воздухе, настолько неуклюжи на земле.
– Нам сказали, что слуа выбрали себе регента, поскольку боялись, что Шолто не проснется вовремя для переговоров с Благими, – сказала я, догоняя его. Мистраль с Дойлом пошли за мной, примерно так же, как они ходили за королевой. Чаттан замыкал шествие.
– Дело не только в этом, принцесса Мередит. Созданный тобою приют был слишком во вкусе Благих, хотя костяные ворота вносили приятный акцент.
– Это место было создано магией и моей, и Шолто.
– Но там были сплошь цветы и солнечный свет. Не слишком характерно для Неблагих, и уж точно нехарактерно для слуа.
– Я не всегда могу выбрать форму, в которую выльется магия.
– Это первозданная магия, она выбирает себе путь, как вода находит трещину в скале, – сказал он. Я не стала спорить.
– Есть ли шанс, что Шолто попытаются сместить?
– Есть опасения, что его союз с тобой уничтожит слуа. Регентом выбрали чистокровного ночного летуна. Шолто был лучшим и справедливейшим из царей – только это спасло его от участи проснуться в царстве, которое уже ему не принадлежит.
– Прошу прощения, – вмешался Дойл. – Но разве у слуа этот вопрос решается простым голосованием?
Тарлах даже не обернулся:
– Бывало и такое.
Несколько минут мы шли молча. Ситхен слуа во многом походил на ситхен Неблагих – темные каменные стены, холодный выщербленный камень пола. Но энергия была другой. Та пульсирующая, гудящая энергия, что всегда ощущается в холмах фейри, если не закрываться от нее нарочно, слегка отличалась. Примерно как различия между «порше» и «мустангом»: обе – машины представительского класса, но одна мурлыкает, а вторая рычит. Ситхен слуа – рычал, и его сила звала меня все громче и громче.
Я остановилась так резко, что Дойлу пришлось схватиться за мое плечо, чтобы в меня не влететь.
– В чем дело? – спросил он.
– Мы позвоним позже. Я нужна Шолто, нужна прямо сейчас.
– Твое присутствие рядом с ним никого не успокоит, – сказал Тарлах.
– Знаю. Я на их вкус слишком сидхе. Но им нужно видеть силу. Ситхен говорит с нами. Ты слышишь?
Тарлах удивленно вытаращился на меня.
– Слышу, но я ночной летун.
– Он ревет все громче, словно надвигающаяся буря. Мне надо быть рядом с Шолто в его противостоянии с народом.
– Ты слишком сидхе, чтобы ему помочь, – сказал Чаттан.
Я мотнула головой:
– Ваш ситхен так не думает. – Всей кожей я ощущала вибрацию, словно прислонилась к работающему мотору. – Нет времени. Ситхен выбрал Шолто своим царем, так прежде делали все ситхены. Он не примет другого царя, а ваш народ к нему не прислушивается.
– Если ты вправду царица Шолто, если ситхен действительно говорит, попроси его открыть отсюда путь в палату совета. Пусть он с тобой говорит, но станет ли слушать?
Я вспомнила, как стена закрылась против высказанного мной желания, но там желание было мое, и мне мешал новый царь. Сейчас сам ситхен хотел определенных действий, и наши желания совпадали. Мы хотели помочь нашему царю.
– Ситхен, открой нам путь к твоему царю, в палату совета.
Вибрирующая энергия взревела так, что перекрыла все звуки. Я даже потеряла равновесие на секунду и чуть не ухватилась за обтекаемое мускулистое тело Тарлаха. То ли потому что я потянулась к летуну, а не к сидхе, то ли по другой причине, но коридор перед нами вдруг оборвался и превратился в отверстие большой пещеры. Видны были ряды скамей большого амфитеатра, заполненные слуа.
На песчаной арене стоял Шолто, а напротив него – громадный, почти с него ростом ночной летун. Увидев нас, он с визгом взметнул расправленные крылья, и Шолто повернул к нам удивленное лицо. Он только и успел сказать: «Мередит», как летун бросился на нас. Тарлах взлетел наперехват, и они сплелись в воздухе клубком щупалец и крыльев.
– Напрасно ты пришла, – сказал Шолто, но взял меня за руку, а на скамейках волнение перерастало в смуту. Слуа дрались между собой.
Татуировки у нас на руках внезапно ожили – не стали настоящими розами, но вспыхнули, засветились. Воздух залил густой аромат роз и пряных трав. Я ощутила тяжесть венка у себя на волосах – короны из роз и омелы. Даже не глядя, я знала, что у Шолто на голове такая же корона: туманная дымка цветущих трав на светлых волосах.
Дождем посыпались лепестки роз, но не розовые и лиловые, как прежде – сплошь белые.
Драки почти прекратились, шум утих. К нам повернулись удивленные лица с вытаращенными глазами, и на миг я подумала, что удастся уладить дело миром, но тут крик возобновился.
– Сидхе! Они сидхе! – вопили одни.
– Измена! Нас предали! – кричали другие.
Дойл у меня за спиной сказал Шолто, не мне: