– Николай Иванович, у вас же в тот момент, наверное, было много единомышленников в политбюро. Лукьянов, к примеру, будущий член ГКЧП. Маслюков, который впоследствии иначе как левый не воспринимался… Почему вы сообща не сняли Михаила Сергеевича?
– Это ничего не дало бы.
– Потому что уже был Ельцин?
– Да. Его, кстати, в апреле 1991 года почти не убрали. Я уже вышел после болезни. Был пленум ЦК КПСС. Я уже не член политбюро был, потому что на XXVIII съезде меня по моей просьбе туда не включили. Хотя я еще и был предсовмина. Я сказал, не надо туда всех включать, у нас и так одна партия во главе. Нас и так за это долбают… зачем еще, раз к многопартийности идем? А в апреле выступили регионы: «Надо уходить, Михаил Сергеевич!» Объявили перерыв на пленуме. А во время перерыва несколько человек бегали с бумажками, что нельзя Михаила Сергеевича отпускать. По-моему, было 60 или 70 подписей…
– …из четырехсот членов ЦК?
– Да. Подошли и ко мне: «Подпишите, Николай Иванович». Я говорю: «Я подписывать не буду. Я считаю, ему надо уйти!» И отказался подписывать. Я не буду говорить, кто собирал подписи. Он сегодня уже на том свете…
– Тем более можно назвать.
– Аркадий Вольский бегал. Так что Горбачева могли в то время снять. Но, понимаете, время было такое, что это ничего не дало бы. Перед XXVIII съездом, кстати, в июле 1990 года, когда мы видели, что страна становится неуправляемой, партия на ходу теряет авторитет… страшно даже вспомнить. И я говорил: «Михаил Сергеевич, что-то надо делать. Партию надо спасать – она в тяжелейшем положении, авторитет теряется. Ваш авторитет, как генерального – теряется. Давайте, может быть, вы станете… типа председателя партии. Типа номинального, почетного… Избрать генерального или первого секретаря, нового человека, который вел бы работу, свежего. Может быть, доверие появилось бы…» Он согласился. Утром, только я приехал на работу, Горбачев мне звонит. Из машины, по-моему… «Слушай, вот вчерашний разговор в отношении руководства партией…» Я говорю: «Но вы же дали согласие. Надо это делать, Михаил Сергеевич…» – «Я не согласен с тобой! Не согласен! Что ты из меня дурака делаешь! Ты из меня куклу какую-то делаешь… Нет! Я на это дело не пойду!» Ну он и отказался. Кстати, когда мы сидели рядом на XXVIII съезде и когда избирали Центральный Комитет, я сказал: «Михаил Сергеевич, против вас выступят 1200 человек». И почти угадал: тысяча сто с небольшим человек. Горбачев спрашивает: «А ты откуда знал?» Отвечаю: «Да ничего я не знал… Я просто следил, как идет голосование по вопросам, которые вы вносили. Я высчитал, что те люди, которые не поддерживают ваши конкретные дела, не будут и вас лично поддерживать». – «Да-да-да…» Вот такая была свистопляска. Я не представляю, как в то время можно было выйти из положения.
– А кого, в принципе, могли бы избрать на место Горбачева?
– В то время никто бы не справился. По-видимому, нам надо было пройти эту всю дикость. Сегодня даже вспоминать как-то неприлично… За месяц до этого съезда народных депутатов была встреча. Горбачев, Ельцин, Силаев (И.С. Силаев – Председатель Совета Министров РСФСР 1990–1991 гг. – Авт.), был я, по-моему, Лукьянов был. И стали обсуждать. И снова: надо золото делить, валюту делить, надо это, надо это и так далее… Я говорю: «Борис Николаевич! Российская Федерация и Советский Союз как близнецы. В СССР 15 союзных республик и в РСФСР 15 автономных республик». Ну вот и представьте на минутку… А он: «Нет, мы станем формировать бюджеты сами и давать Союзу только какую-то долю… На содержание армии, скажем, или на содержание культуры. Станем все забирать». Я говорю: «И мы будем ждать ваших двух копеек на содержание армии? Вы, вообще, соображаете, что это такое, Борис Николаевич?..» Но у него уже эйфория пошла, он понимал, что он почти что во главе всего. Я говорю: «Борис Николаевич, ну вот вы победите, и Российская Федерация будет самостоятельная, независимая… Как же вы тогда будете жить? Тот же Татарстан, Башкирия или Удмуртия скажет: я все заберу, а тебе дам немножечко монеток на содержание армии… Как ты тогда поступишь?» – «Такого не может быть!» – «Как не может быть? Ты же сейчас это делаешь с федерацией… И Россия такая же федерация. Ты понимаешь сейчас, что ты творишь?» Бесполезно! Бесполезно! Пустые глаза… И я понял, что ничего из этого не получится. Я сказал: «Наступит время, и ты вспомнишь этот разговор…» Но потом, слава богу, Путин пришел. Не пришел бы – разрушили бы и Россию. Ведь Ельцин, имея Конституцию, зачем-то заключил больше 40 двусторонних договоров с регионами. Путин же потом ликвидировал все это. Конституция сама по себе, а мы с вами сами по себе. Вот так! До сих пор с Башкирией и Татарстаном рассчитываемся. До сих пор! Им сказали: ребята, забудьте, что вы тогда подписали. А они: нет, мы же надеялись – давайте денежки. Я не знаю сколько в прошлом году, а в позапрошлом по 10 миллиардов рублей уходило туда на эти цели.
– Вы же знали Бориса Николаевича еще по свердловским временам, когда работали директором Уралмаша. Как его правильно понимать? Не был ли истоком его радикального поведения в отношении советской государственности тот факт, что у него были репрессированные родственники? Или алкоголь виновен? Генотип, в конце концов, такой – раз не по мне, то пойду вразнос?
– Я не знаю, гены, не гены… Как все остальные, читал, что его отца привлекали, деда ссылали… Таких миллионы у нас людей в стране были, но не все же такие, как Ельцин. Я думаю, это не главное. Я его знал с 1968 года. До этого я знал, что есть Ельцин, что он строитель. Он строил дома в городе. А Уралмаш был расположен на окраине. Завод и соцгород, как мы называли. В то время у нас 200 тысяч жило при заводе. И мы сами строили жилье, не пользуясь строителями города. Поэтому я Ельцина даже не видел. А в 1968 году он стал заведующим строительного отдела Свердловского обкома партии. А мой приятель, с которым мы начинали в свое время работать на заводе, пошел по партийной линии. И дорос до завотделом оргпартработы. Вот он мне и говорит: «Ты знаешь, что у нас новый завотделом?» Говорю: «Слыхал». «Давай познакомлю?» – «Познакомь». Встретились. Часть цехов реконструировать мы могли только с помощью подрядных организаций. И Ельцин стал ездить к нам на пуск новых цехов, на оперативки уже как завотделом. Потом мой приятель предложил нас поближе познакомить. Стали семьями встречаться… То есть у нас достаточно хорошие отношения были. На Уральском политехническом институте сейчас висят две доски у главного входа… «Здесь учился первый президент России Ельцин» и «Здесь учился председатель Совмина Рыжков». Может, сняли, черт его знает… Нет, кажется.
– Сейчас уже не снимают…
– Да. Потом он стал секретарем по строительству. Я уехал в Москву. Позже он стал первым секретарем обкома. Первое. Что я могу сказать о нем? Физически… если б он не пил, ему износа до 150 лет не было бы. Здоровый мужик. Ширококостный. И, конечно, его вот эта пьянка погубила. Второе. Чем силен и слаб Ельцин? Несмотря на то, что он по образованию строитель, где бы он ни работал – он всегда был силен в разрушении. Всегда! Что разрушить – это его хлебом не корми…