– Сырые они не очень вкусные, но их тоже можно есть, если хорошо разжевать! Вот смотрите, как я измельчаю их зубами: хрум-хрум! – с садистским удовольствием рассуждал я, с яростью глядя в видеокамеру, вздрагивающую в отростках Гыриуса.
– Из овощей у нас готовят сотни блюд, – продолжал я свою лекцию. – Их шинкуют, маринуют, жарят, бросают в кипяток и тушат на медленном огне. Самый популярный, конечно, картофель, но и капуста ему не уступает. Она идет и в щи, и на гарнир, и для голубцов, но наибольшее распространение получила так называемая «капуста квашеная». Хотите знать, как она готовится? Пожалуйста! Делюсь рецептом, авось пригодится!
Я схватил кочан, с силой швырнул его на разделочную доску и одним ударом большого ножа разрубил пополам. Когда-то мне пришлось с полгода проработать младшим поваром, главная обязанность которого заключалась как раз в чистке овощей и рубке мяса, и, поверьте, уж что-что, а опыт не пропьешь.
– Обратите внимание: перед квашением капусту нужно освободить от покровных листьев, особенно с дефектами, кочерыжку разрезать пополам или разрубить на четыре части. Затем подготовленную капусту нашинковать тонкой соломкой... – профессионально объяснял я, энергично работая ножом. – Нашинкованная капуста помещается в трехлитровые банки либо, по возможности, в бочки, желательно вместе с морковью, яблоками, клюквой и брусникой. Вот еще деталь – первое время капусту следует периодически протыкать чистой палочкой для равномерного удаления газов. Через три недели капуста готова к употреблению. А потом люди собираются целыми семьями, выставляют ее на стол и едят, хрустят, жуют.
Тем временем вскипела поставленная на реактор вода.
– Отлично! Самое время начать квасить по рецепту моей бабушки. Для начала ошпарим хорошенько! – воскликнул я, бросая в кастрюлю остаток кочана. Я так увлекся, что почти забыл про зрителей своей кулинарной демонстрации.
– Мерзавец! Да как ты... – А-а! – с громким телепатическим воплем магистр Аскольдис шагнул ко мне, но внезапно схватился отростками за свой кочан и рухнул на пол, позеленев на глазах. Для впечатлительного пожилого овоща зрелище оказалось слишком сильным, и его изношенный стебель не выдержал нагрузки.
Выронив видеокамеру, Гыриус наклонился над магистром и дотронулся до его ствола.
– Магистр Аскольдис... Очнитесь... Листьям своим не верю... он мертв, ты убил его, негодяй! – воскликнул он.
Юный овощ бросился ко мне, заглянул в кастрюлю и в ужасе прикрыл отростками свои зрительные листья.
– Настоящий капустный кочан! Так и есть, это не обман... – простонал он. – О боги! Теперь я все понял! Когда-то на вашу планету уже высаживались растительные десанты! Наверняка первыми были водорослевые, за ними голосеменные, потом тыквенные, лиственные, овощные, фруктовые... Это были мужественные первопроходцы, отважные, бескорыстные герои, заселившие ваш вонючий мир и переработавшие углекислый газ в кислород! Но со временем ваша звезда остыла, гамма-излучение стало менее интенсивным, процесс фотосинтеза замедлился, и, соответственно, замедлилась скорость их жизнедеятельности! Теперь, чтобы подумать о самой простой вещи, потомкам первых поселенцев требовались недели и месяцы, их жизнь проходила прежде, чем они успевали вытащить корни из земли и вспомнить свое великое прошлое... Они выродились. И тут-то вы, жалкие, коварные амебы-туфельки, кольчатые черви, безобразно эволюционировали и, воспользовавшись их беспомощностью, стали без зазрения совести пожирать наших братьев, и делаете это по сей день, подкармливаясь их трупами! Вы варите их живьем, тушите, режете, подвергаете мучительным пыткам! О мерзкие, гадкие твари, жуки-трупоеды! Мы не сможем завоевать вашу планету, иначе и нас ожидает та же судьба, но уж тебя-то я прикончу! Я отомщу тебе за всех!
Пылая жаждой мщения, юный овощ кинулся ко мне, стремясь сбить с ног и вцепиться отростками в горло, но, пока он произносил монолог, я успел приготовиться к нападению и изо всей силы огрел его по кочану огнетушителем. Когда оглушенный аспирант упал, я вытолкнул его и магистра из своего звездолета, навесил на петли сорванный люк и, врубив двигатель на полную мощность, поспешил убраться подальше от этой ботанической галактики.
Два месяца спустя мне посчастливилось наткнуться на навигационный маяк – один из тех ста тысяч автоматических маяков, что расположены по всему периметру освоенной Вселенной. Высадившись на маяке, я сумел подать сигнал SOS и по направленному мне лазеролучу добрался до обитаемого мира.
Выскочив из звездолета, я бросился к первому же человеку (это оказался угрюмый, пахнущий чесноком таможенник, светивший мне в глаза фонарем), обнял его и, плача, расцеловал – до того велика была моя радость!
Что же касается той встречи в космосе, она не прошла для меня бесследно. До сих пор, садясь обедать и вонзая в овощи вилку, я испытываю дикое торжество – словно гладиатор, сразивший в долгом единоборстве грозного противника и теперь попирающий ногой его грудь. Ведь мы, человечество, когда-то уже победили в зоолого-ботанической войне, и эту победу, как ни крути, не спишешь со счетов!
За многие десятилетия, что я провел вдали от Земли, моя старая, видавшая виды ракета ломалась несчетное число раз – и всегда, как нарочно, в самое неподходящее время! То при взлете отлетал стабилизатор, то метеорит, пробив обшивку, застревал в двигателе, то трескался радиационный экран реактора – и мне приходилось месяцами (пока не появлялись деньги на его замену) не вылезать из тяжелого защитного скафандра...
Порой случались вещи совершенно казусные. Например, находясь на Регуле, населенном дружественными человечеству амфибиями, я вздумал слегка подремонтировать свою ракету и выправить глубокую вмятину в днище, полученную из-за досадной опечатки в справочнике координат, вследствие которой я перепутал космодром со скалистой грядой – со всеми вытекающими из этой ошибки последствиями.
Выбравшись из ракеты, я раздобыл внушительных размеров кувалду и стал обрабатывать вмятину. Но не успел я нанести и десятка ударов, как был схвачен возмущенными регулианцами, которые, багровея от негодования, потащили меня в тюрьму.
Оказалось, местные жители верят, что все механизмы являются разумными, хотя и бессловесными, существами и чинить их – серьезнейшее преступление, ибо тем самым нарушается их воля и механизм лишается свободы выбора: быть или не быть ему отремонтированным? Аборигены считают, что, ломаясь, всякое техническое устройство совершает осмысленное, продуманное действие – самоубийство, а самоубийство на Регуле, где среднестатистическая жизнь длится десятки тысяч лет, священно.
Вообще должен заметить, что по отношению к механизмам регулианцы проявляют странное благоговение: любую сломавшуюся технику (даже если неисправность пустяковая) они считают умершей и хоронят ее с соблюдением всех обычаев и обрядов. Страх регулианцев быть уличенными в починке столь велик, что даже свои часы они заводят тайком, уйдя куда-нибудь в глухой лес.
Не будучи знаком с этими нюансами, я был приговорен к смертной казни через утопление в кипящем машинном масле. Избежать конца мне удалось, лишь доказав, что моя ракета со встроенным в нее Мозгом не является бессловесным существом, а следовательно, свобода выбора не терпит в данном случае ущерба. К счастью, Мозг принял в конфликте мою сторону, заявив, что сам дал разрешение на починку ракеты, хотя и не отказал себе в удовольствии помучить меня, притворившись поначалу, что представления не имеет, о чем идет речь. «Вспомнить» спасительную подробность он соблаговолил в последний момент, когда два дюжих регулианца уже раскачивали меня над дымящимся чаном.