Но много чаще я вспоминаю о другом случае.
Однажды, забравшись довольно далеко в дебри Млечного Пути, я услышал в моторном отсеке негромкое пощелкивание. Вначале не придал ему значения, списав все на истрепавшийся ремень вентилятора, но уже через несколько минут, когда температура в каюте начала быстро расти, понял, что это были щелчки реле накрывшегося термостата.
Запасного датчика у меня с собой не было, а починить старый не представлялось возможным, поэтому, чтобы не свариться заживо, мне пришлось изменить курс и направить ракету к созвездию Малого Коня – небольшой группе невзрачных звезд рядом с Дельфином, где находилась ближайшая станция техобслуживания. Когда три дня спустя «Блин» совершил посадку на космодроме Гандрены, температура в каюте перевалила за пятьдесят градусов, и я, страдая от жары, мог только сидеть в ванне и, обливаясь потом, обмахиваться газетой.
На Гандрене стояла холодная дождливая осень. Я, распаренный, выскочил из ракеты и стал бегать по космодрому, отыскивая механиков, и немедленно подхватил воспаление легких, на неделю угодив в больницу. Пока я лечился, какие-то воришки, отжав люк, забрались в ракету и выкрали из нее оптические приборы и вообще все, что можно было без особых проблем продать. Теперь звездолет требовал уже серьезного ремонта, и я понял, что застрял на Гандрене надолго. Закончив топать ногами и подвергать личности воров жесткой, но бесполезной критике, я отбуксировал «Блин» в ремонтный ангар. Осмотрев ракету, там заявили, что восстановить ее в принципе можно, но нужных для моей модели запчастей на планете нет и придется выписывать их из соседнего созвездия, что вместе с доставкой займет никак не меньше месяца. Расстроенный, я вышел из ангара и отправился искать дешевую гостиницу. Настроение колебалось где-то между нулем и единицей – по пятибалльной шкале. Застрять на месяц на Гандрене – ничего тоскливее нельзя вообразить. Представьте тусклый промышленный мир, прокопченный трубами сотен заводов, производивших в основном сталепрокат и химические удобрения. Пятнадцать месяцев из восемнадцати (столько длится здесь год) над планетой висит туман, смешанный со смогом, и девять месяцев из восемнадцати льет дождь. Я, разумеется, ухитрился попасть в сезон совмещения того и другого.
Окно моего номера выходило на серую заводскую стену, и к концу третьего дня сидения в гостинице эта стена так мне опротивела, что я вышел вон и побрел куда глаза глядят.
Вскоре дождь загнал меня в маленький бар. Не успел я расположиться за столиком, как ко мне подсел тощенький красноносый человечек. Выглядел он очень забавно: маленький, безобразный, с большим горбом и ушами без мочек, вытянутыми кверху, как у гнома. Все это, однако, не мешало ему быть очень уверенным в себе, да и одет он был сравнительно неплохо: во всяком случае, в левой манжете рукава его рубашки еще сохранилась серебряная запонка, хотя в правой подобная отсутствовала. Насколько я мог судить, «гном» этот давно уже «водил козу» из одного бара в другой, а из некоторых заведений был даже неделикатно вышиблен, о чем свидетельствовали пыльные отпечатки подошв на его костюме.
Подсев ко мне, незнакомец с ходу заявил, что он гениальный изобретатель, и попросил угостить его пивом, так как у него вытащили идентификационную карту. Пивом я его угостил, но к тому, что он молол, особенно не прислушивался. Запомнил только, что нес он какую-то околесицу об устройстве, которое что-то там делает с волнами. Я из вежливости поддакивал, желая, чтобы он поскорее допил свое пиво и убрался.
Думаю, читатели не осудят меня. Во Вселенной сотни тысяч пивнушек, и в каждой из них можно встретить людей, которые, подсев к вам, представятся то кладоискателями, то поэтами, то генералами в отставке, то бывшими президентами отдаленных миров, изгнанными, но и по сей день обладающими немалыми связями. Их манеры безупречны, доводы убедительны, лица полны достоинства – одно странно: в момент встречи с вами у этих могущественных людей обязательно воруют идентификационные карты и все они просят об одном – о дармовой выпивке.
Я имел богатый опыт общения с подобными «знаменитостями», поэтому особенно не удивился, когда после второй кружки гениальный изобретатель вдруг сполз под стол. Я наклонился над бедолагой.
Перед тем как отрубиться, он всунул мне в ладонь визитную карточку с золотым тиснением, имевшую вполне респектабельный вид. Впрочем, это ни о чем не говорило, ибо сотню таких можно заказать в любом тиражном автомате всего за два рубля. На карточке значилось:
«П.А. Сапчук-Махарадзе
Технические консультации
линия А-452 отсек 89/2».
Из уважения к лежавшему под столом мужчине, а главным образом из-за бармена, который в этот момент как раз смотрел в мою сторону, я не стал выбрасывать карточку, сунул ее в карман и забыл о ней.
На улицу я вышел в том счастливом состоянии, когда не замечают ни слякоти, ни ветра и весь мир кажется прекрасным, а все люди – друзьями. Впрочем, холодный дождь быстро избавил меня от иллюзий. В десять минут я совершенно протрезвел, и Гандрена вновь приобрела привычные серые очертания. Свернув с проспекта, на котором был бар, в тускло освещенный переулок, похожий на черный провал между домами, я побрел наудачу, пока не уткнулся в стену. Чувствуя себя отсыревшим от пяток и до макушки, я собрался уже вернуться в гостиницу, как вдруг заметил небольшую медную вывеску: «Дельфийский оракул. Считывание кармы. Предсказание будущего».
Любопытство заставило меня заглянуть внутрь. Поднявшись по узкой грязной лестнице, я толкнул дверь и оказался в небольшой комнате, декорированной под пещеру и разгороженной затемненной пластиковой перегородкой. «Хитро придумано, – оценил я. – Клиент не может видеть дельфийского оракула, зато дельфийский оракул отлично видит клиента».
Я постучал в перегородку, но не получил ответа, хотя до меня явственно донеслось покашливание и какой-то очень знакомый звук, явно производимый трением чьих-то штанов о сиденье стула. Пожав плечами, я собрался уйти и вдруг услышал из динамика хриплый мужской голос, причем говоривший явно старался изменить его:
– Ни шагу больше, если хочешь узнать свою судьбу! Тебя зовут Тит Невезухин. Ты остановился в гостинице «Цветок лотоса». На Гандрене ты случайно – твоя ракета в починке и пробудет в ней месяц или около того.
Замерев, я резко повернулся к перегородке.
– Допустим, верно, и я действительно Тит Невезухин. Но откуда тебе это известно? – спросил я.
– Я дельфийский оракул и знаю все, – патетично воскликнул мой невидимый собеседник.
– Все знать невозможно, – парировал я, вспомнив покойного ныне Всеведущего.
– Ты думаешь? – хмыкнул оракул. – Вообще-то я малость преувеличил, но сам понимаешь: реклама – двигатель торговли.
– И потом, дельфийский оракул жил в Дельфах, а это довольно далеко от Гандрены. Парсеков эдак сорок, если не ошибаюсь, – продолжал я.
– Да что ты говоришь? Спасибо за интересную информацию. Скажи еще, что у него был треножник, – заявил оракул, проявляя весьма приблизительное знание античной мифологии.