– Чего это ты руки распускаешь?! Чуть мне ключицу не выломал, тупица!
Я даже растерялся от такого наезда, лихорадочно соображая: сразу наглого историка прибить или вначале ему просто свернуть голову?
Но тот совсем уж полным дураком не оказался, немедля понял по моему взгляду, что ему сейчас придёт кирдык, и зачастил словами по другой теме:
– А куда это мы с тобой… упали? – и я не удержался от злобной язвительности:
– Это тебя, барана старого, надо спросить, куда это ты меня толкнул, ухватив за пояс?
– Я не толкал! – выпучил он глаза и вдобавок замотал головой. – Это эти… Хранители. Видно, с ума оба сошли. Один меня плечом со всей силы ка-а-ак толкнёт! А второй тебя… э-э-э… ногой ниже спины ка-а-ак…
И при этом глазки старика, уставившиеся на моё помятое ударами личико, азартно, ехидно заблестели. Неужели злорадствует? Или пытается отомстить за попытки им командовать? Тоже мне белая кость музейных крыс и пыльных запасников! Придётся тебя ставить на место, а если не поможет, то немедленно расставаться, как с вредным старикашкой-саботажником. Поэтому я его резко ухватил за шею, легко приподнял вверх и стукнул пару раз несильно затылком о свод.
– Делаю последнее предупреждение: только беспрекословное подчинение спасёт тебя от немедленной гибели. Мы в чужом и крайне опасном мире Содруэлли, где местные людоеды чужаков жарят на кострах, а потом подают на стол, как у зроаков! – Сгустить краски и приврать я посчитал нелишним. – И если ты не со мной, то я и оглядываться на тебя не стану. Молчать! Вести себя тихо! Следить за каждым моим жестом и реагировать на него со скоростью звука. При желании что-то спросить поднимать руку. Спрашивать только после моего разрешения. Если всё понял и со всем соглашаешься – моргни правым глазом.
Бедный старик заморгал учащённо сразу двумя глазами. Да и передавленный кадык не дал бы ему возможность выразить своё искреннее согласие иначе. Кажется, я перемудрил с угрозами и с гипнотическим внушением, но иначе с такой обузой мог нарваться на неприятности. И так неизвестно, как придётся раскорячиться, чтобы историк из Рушатрона не сложил голову в чужом мире.
Поставил его аккуратно на ноги, кое-как протиснулся мимо него ниже по лестнице и скомандовал:
– Спускаться за мной следом на дистанции четыре метра. Замер я – стоишь и ты, не дышишь. Идти не громче мотылька.
И первым двинулся вниз. А чего на балкончике делать? Всё равно гул и грохот помешают толком расслышать ценную информацию. Да и похоже, в этом зале, словно на важном перекрестке, никто и не станет останавливаться, чтобы поболтать о делах насущных. Ну и пока спускался, размышлял:
«Как мы дальше двинемся по коридорам? Примут ли нас за своих, за местных? Вроде в зал, в это столпотворение выходить не придётся… Но моя побитая рожа наверняка не располагает к себе и не тянет к умилительному общению. В идеале было бы здорово обзавестись теми плащами, которые носит каждый второй воин. Украсть? Как и у кого? И помогут ли эти плащи? Заслоны или караулы пока не видел, но они могут стоять непосредственно в коридорах. Причём в тех, по которым нам следует идти к потайному ходу. Ну и поспешать надо не спеша… Вначале выяснить: насколько усач тиран. Потом – почему данный мегаполис Туарта назван пуповиной? Что бы это значило? Раз я уже здесь, не мешало бы хоть что-то выяснить, а то когда ещё раз сюда попаду? Уж слишком хлопотно для этого каждый раз напрашиваться на аудиенцию к Ваташе Дивной. Кстати, что там у неё с сюрпризом для меня получилось? И как она отреагирует на моё исчезновение? Подумает, что обиделся за её опоздание, или ринется меня искать в Маяке?.. Хм! А ведь с неё станется и родственникам моим кровушки попить! Не приведи судьба ей устроить что-нибудь плохое. Не посмотрю, что императрица, сразу башку откручу к еловым короедам!..»
Заниматься голословными угрозами пока смысла не было. Действительность требовала к себе более пристального внимания. На предпоследнем витке от лестниц отходил извилистый коридор, который я помнил по видению:
– Нам туда! Дистанция – три метра!.. А сейчас вообще иди вплотную ко мне. Ещё лучше – держись за полу сюртука.
Дальше двинулись по настоящему лабиринту внутреннего муравейника для людей, и хорошо, что моя память после гипны считалась идеальной. Шли и петляли долго, потому что и здесь оказалось весьма интенсивное движение народа, воинов и слуг. Приходилось несколько раз замирать, прислушиваться, пережидать и только потом двигаться дальше. Факелы горели редко, газовые фонари ещё реже встречались. Хорошо, что я видел в полной темноте, никакого магического освещения мне не требовалось, а историк цепко держался за мой так полюбившийся ему пояс. Порой я шептал барону подсказки о лестницах вверх или вниз, об одиночных ступенях или о слишком резких поворотах.
Зато во время остановок нам удалось подслушать много полезного, а то и важного для благополучного разрешения моей миссии. Во-первых, сам язык порадовал. Если он и отличался от поморского, то лишь многочисленным сокращением произносимых слов. Пусть и непривычно звучала подобная речь, но шестьдесят процентов сказанного воспринималось правильно, а ещё двадцать процентов можно было отгадать по общему смыслу. Оставшиеся непонятки просто откладывались в памяти для последующего осмысления.
Как всегда, диалоги женщин, скорее всего прачек, несли в себе особо глубинный, жизненный подтекст. Четверо из них собрались в укромном месте, несомненно, отлынивая от работы:
– …Вот этот гунцег в дивном розовом камзоле и давай меня лапать. Да сразу руки мне под юбку запустил!..
– Да они все такие из этой новой бригады, скоты похотливые!
– Ага! Всё умников из себя, да великих мастеров корчат. Хотя только и умеют, что пыль на старых фресках отмыть, да новой краской цвета освежить.
– Даже дивно, что дворецкий гунцегам по всему замку ходить позволил и на наши жалобы, что эти маляры нам прохода не дают, ноль эмоций!..
– Потому как сам такой же кобель шелудивый! Вчера Лидкину дочку опять пользовал прямо в тёмном углу возле кухни…
– Так эта сучка сама возле него задницей так и вьётся, так и трётся. Хочет войти в личный штат служанок его Высшего Младшего Сиятельства, а для этого уж как надо нашего дворецкого ублажать, уж как губками-то постараться!..
– И не только губками! И не только дворецкого! Позавчера её видели со старшим мастером всех гунцегов…
– Не может быть! Он же старый совсем и уже полным склерозом страдает!
– Ха! Склероз похоти не помеха! Та же Шадра, к примеру, из комнаты старшего мастера чуть ли не каждое утро крадётся. За эти её ночные подвиги и назначили в старшие швеи. Потому как мастер гунцегов о-го-го какой вес и уважение у самого Лорда имеет.
Чей-то начальственный рык вспугнул чётверку сплетничающих женщин, и они разбежались по своим делам, освобождая нам дорогу. Но некая мозаика внутренних отношений этого гигантского лабиринта у меня стала прорисовываться.
Среди остальных подслушанных разговоров наиболее ценным оказался диалог парочки воинов: