– Gute Nacht, – после длинной паузы сказала та, что трогала волосы.
– Buna seara, – ответил я по-румынски.
– Buna seara, – сказала девушка с робкой улыбкой.
Я не сознавал в тот момент, зачем пришел в этот дом, хотя знал, что пришел сюда втайне от Шенка не из любопытства или из неосознанной жалости, а для того, в чем теперь моя совесть, пожалуй, не хочет признаться.
– Уже поздно, – сказал я.
– Мы скоро закрываем, – сказала девушка.
Ее подруга тем временем встала с дивана и, поглядывая на меня, лениво прошла к граммофону, покрутила рукоятку и поставила иглу на край пластинки. Женский голос раздался из граммофона, зазвучало танго. Я подошел и снял иглу с пластинки.
– Warum? – спросила девушка, уже поднявшая руки, чтобы начать со мной танец, и, не ожидая ответа, отвернулась и снова села на диван. Она была невысокого роста и слегка полновата, на ее ногах были домашние тапочки из материи зеленого цвета. Я тоже сел на диван, девушка подобрала юбку, чтобы освободить мне место, и пристально посмотрела на меня. Она улыбалась, не знаю почему, но ее улыбка вызвала во мне раздражение. Наверху открылась дверь и женский голос позвал:
– Сюзанна.
По лестнице спускалась худая бледная девушка с распушенными по плечам волосами, она держала в руке зажженную свечу, завернутую в желтую бумагу. Она была в шлепанцах, на руке висело полотенце; придерживая полу красного, похожего на тунику платья, перетянутого поясом на талии, она остановилась посреди лестницы, внимательно посмотрела на меня, наморщила лоб, как если бы мое присутствие было ей неприятно, потом обвела всех уже не таким недовольным, но все же подозрительным взглядом, посмотрела на граммофон, на напрасно крутящуюся с легким шорохом пластинку, оглядела нетронутые бокалы, выстроенные в ряд бутылки и, зевнув, сказала чуть хрипловатым голосом, прозвучавшим жестко и неприветливо:
– Пошли спать, Сюзанна, уже поздно.
Девушка, которую пришедшая назвала Сюзанной, рассмеялась, посмотрела на подругу с несколько насмешливым видом:
– Ты устала, Люба? А что ты делала, что так устала?
Люба не ответила, она села на диван напротив и, зевая, стала рассматривать мою форму. Потом спросила меня:
– Ты не немец. Кто ты?
– Итальянец.
– Итальянец?
Девушки смотрели на меня с вежливым любопытством. Читавшая закрыла книгу и остановила на мне усталый, отсутствующий взгляд.
– Красивая страна Италия, – сказала Сюзанна.
– Я предпочел бы, чтобы она была некрасивой, – сказал я, – красота, если только это одна красота, – ни к чему.
– Я хотела бы поехать в Италию, – сказала Сюзанна, – в Венецию. Хотелось бы пожить в Венеции.
– В Венеции? – удивилась Люба и рассмеялась.
– А ты поехала бы со мной в Италию? – спросила Сюзанна. – Я никогда не видела гондолу.
– Если бы я не была влюблена, – ответила Люба, – то поехала бы хоть сейчас.
Ее подруги рассмеялись, одна сказала:
– Мы ведь все влюблены.
Все опять рассмеялись и странно посмотрели на меня.
– Nous avons beaucoup d’amants [342] , – сказала Сюзанна по-французски с мягким акцентом румынских евреев.
– Ils ne nous laisseraient pas partir pour l’Italie, – сказала Люба, зажигая сигарету, – Ils sont tellement jaloux! [343]
Я рассматривал ее удлиненное узкое лицо, маленький, как у ребенка, рот с тонкими губами, массивный восковой нос с красноватыми ноздрями. Она курила, поднимая взгляд к потолку и выдыхая дым с заученным безразличием, в ее светлом взгляде была покорность и вместе с тем отчаяние.
Девушка с книгой на коленях встала и, держа обеими руками книгу, сказала:
– Noapte buna.
– Noapte buna, – ответил я.
– Noapte buna, dòmnule capitan, – повторила девушка и с робким изяществом, несколько неловко поклонилась мне. Она повернулась и направилась к лестнице.
– Дать тебе свечу, Зоя? – спросила Люба, провожая ее взглядом.
– Спасибо, я не боюсь темноты, – ответила Зоя, не обернувшись.
– Tu vas rêver de moi? [344] – крикнула Сюзанна.
– Bien sûr! Je vais dormir à Venise! [345] – сказала Зоя и исчезла за дверью.
На несколько секунд мы остались в тишине. Далекий рокот грузовика мягко бился в оконное стекло.
– Vous aimez les Alemmands? [346] – вдруг спросила Сюзанна.
– Pourquoi pas? [347] – ответил я несколько настороженно, что не осталось незамеченным.
– Ils sont gentils, n’est-ce pas? [348]
– Il y en a qui sont très gentils [349] .
Сюзанна окинула меня долгим взглядом и с непередаваемым выражением ненависти сказала:
– Ils sont très aimables avec les femmes [350] .
– Ne la croyez pas, au fond, elle les aime bien [351] , – сказала Люба.
Сюзанна рассмеялась и странно посмотрела на меня. Ее глаза побелели и расширились, готовые вылезти из орбит.
– Elle a peut-être quelque raison de les aimer [352] , – сказал я.
– О да, – сказала Сюзанна, – они – моя последняя любовь.
Ее глаза наполнились слезами, но она улыбалась. Я ласково погладил ее руку, Сюзанна склонила голову на грудь, слезы заливали ее лицо.
– Не плачь, – сказала хрипло Люба, отбросив сигарету, – у нас еще два дня чудесной жизни. Это ведь немало, как ты думаешь? Разве нам не хватит?
Она возвысила голос и потрясла руками над головой, как бы прося защиты, потом полным ненависти, презрения и горя, полным страха голосом прокричала: