— Думаю, что наружу, разве нет, сэр? Они не хотят оставаться внутри.
— А куда наружу?
— На Свалку, конечно же.
— На Свалку? В такую-то бурю?
— Конечно, сэр. Они лучше попытают счастья снаружи, чем застрянут здесь. Ничто не удержит их в Доме этой ночью. Они думают, что тут небезопасно. Какую же суету они подняли! Трусливые они, эти крысы, скажу я вам. Не могу забыть их писка. Они не хотят здесь оставаться. Ни за что не останутся. Тут небезопасно, небезопасно. Так они думают.
— А сам ты как думаешь, Айрмонгер? Здесь безопасно? — спросил я.
— Я? Вы меня спрашиваете? Я в этом не разбираюсь, сэр, совершенно не разбираюсь. Но я решил для себя, что не пойду ни на чердак, ни на верхние этажи. Нет, туда я не пойду. Не пойду я и в восточное крыло — оно трясется и при обычном ветре. И вниз я тоже не пойду, скажу я вам. Не пойду, потому что там скоро все затопит, обязательно затопит. Лично я остаюсь здесь, на средних этажах. Здесь безопаснее всего, скажу я вам. А что насчет вас, сэр? Могу ли я спросить, куда этим вечером направляетесь вы?
— Не знаю, Айрмонгер. Правда в том, что я не знаю, куда мне идти, наверх или вниз.
— Лучше не стойте здесь, иначе вас могут посчитать праздношатающимся, сэр. А я думаю, что вам лучше не шататься праздно, сэр. Это не подобает такому человеку, как вы, сэр.
— Думаю, я пойду к своему кузену Туммису, швейцар. Мне пора.
— Очень хорошо, сэр.
— Спокойной ночи, швейцар.
— Спокойной ночи, мастер Клодиус. Будем надеяться, что она окажется безопасной.
Мой друг Туммис
В коридорах было больше Айрмонгеров, чем обычно. Повсюду сновали Айрмонгеры в ливреях, а в том коридоре, который вел к покоям Туммиса, я заметил помрачневших тетушек и дядюшек. Ковровая дорожка под ногами была мокрой из-за прорывавшейся в дом бури, а под дверью, которая вела непосредственно в комнаты Туммиса и его семьи, виднелась огромная лужа. Внутри собрались его родители, Иктор (шаровой кран) и Олиш (прижимной прут), а также его братья и сестры, все младше его (сифон, ершик для унитаза, ограничитель для двери, шляпная булавка и сечка). «Отчего такая суматоха?» — удивился я. Наверное, ему тоже выдали брюки. Значит, мы пожмем друг другу руки, похвалим наши обновки, их рисунок в елочку, поговорим о том, какое это чудесное превращение. Без вельветовых штанишек он будет не похож сам на себя. Я задумался о том, куда они отправляют Туммиса, о том, какой путь они для него избрали.
— Добрый вечер всем, — сказал я, попытавшись придать своему лицу самое важное Айрмонгерское выражение, которое приличествовало бы моменту, имевшему для семьи такое значение.
— Ох, Клод, ты не должен здесь находиться, — сказала одна из тетушек.
— Могу ли я увидеться с моим кузеном Туммисом? Я хотел бы пожать ему руку.
— Нет, Клод, не можешь. Уходи.
— Как видите, мне тоже выдали брюки, — сказал я. — Так что я не уйду.
— Ох, правда? Это замечательно. Но, пожалуйста, Клод, не сейчас.
— Я хочу пожелать ему всего самого лучшего.
— Нет, Клод. Довольно.
— Но я хочу его увидеть. Почему я не могу этого сделать? Что в этом необычного?
— Клод, сколько раз тебе нужно повторять?
— Я могу хотя бы обменяться с ним кивками в такой знаменательный день?
— Знаменательный день? О чем ты, Клод?
— Я говорю о брюках, тетушка Помулара.
— Брюках? Брюках? При чем тут брюки?
— Сегодня Туммис получил брюки, разве нет? Как они сидят? Хорошо?
— Клод, ох, Клод, Туммис не получил брюки!
— Нет? А что тогда случилось?
— Ох, Клод!
— Что случилось, что?
— Туммис пропал, Клод.
— Туммис пропал, тетушка Помулара?
— Да, дорогой Клод, боюсь, что так.
— Тогда нам нужно искать его, разве нет?
— Он пропал на Свалке, Клод, бесследно исчез в бурю. Он ушел в одиночку. Ему сказали, что он не женится на Ормили. Ему об этом сказал Муркус, хоть это и неправда. И он узнал, что тебе выдали брюки. После этого он ушел. Он был одет очень аккуратно. Мне даже сказали, что он что-то напевал. И Свалка поглотила его.
— Нет, — сказал я, — нет и нет.
— Да, Клод. Боюсь, что так.
— Нет, нет, это неправда!
— Прошу тебя, Клод, дай его семье погоревать о нем. Они собираются положить его вентиль в Мраморном зале — к счастью, хоть его удалось найти. Его принесла какая-то Айрмонгер-служанка, пытавшаяся ему помочь. Хоть какое-то утешение.
— Ох, Туммис! — прошептал я. — Что же мне делать?
— Пришло время оставить самых близких наедине с их горем.
Сквозь толпу взрослых Айрмонгеров я разглядел тетю Олиш, мать Туммиса.
Ее глаза были красными от слез, и она с несчастным видом держала на коленях его вентиль, который я узнал с первого взгляда, кран с буквой «Г», означающей слово «горячая».
— Мы идем в Мраморный зал, — сказала тетушка Помулара. — Идем с Иктором и Олиш, чтобы положить Туммиса на его полку.
— Ох, мой бедный Туммис! — сказал я. — Родной мой.
— Будет лучше, Клод, если ты уйдешь. Олиш с Иктором еще больше огорчатся, если увидят там тебя, да еще в брюках.
— Думаю, я пойду и убью Муркуса.
— Нет, Клод, не говори так.
— Как они собираются его наказать?
— Клод, а как, по-твоему, они могут его наказать? — сказала Помулара. — Кроме того, вина за то, что Туммис ушел в бурю, лежит не только на Муркусе. Туммис сам решил уйти. Сам. Мы идем не к Великому сундуку, а к Маленькому шкафчику.
— О, Туммис, как же ты мог?
— Пожалуйста, Клод, иди домой, иди.
— Подождите! — сказал я. — Одну минуту! Тетя Олиш, дядя Иктор, пожалуйста, могу я минуту подержать его кран?
Тетя Олиш прижала кран к своей груди. Казалось, мой вопрос глубоко оскорбил ее. Это действительно могло оскорбить ее, ведь моя просьба была просто ужасной. Скорбящего Айрмонгера всегда следовало оставлять наедине с предметом рождения его умершего родственника, это было одним из важнейших элементов этикета. И все же я должен был его послушать, должен.
— Клод! — воскликнула Помулара. — Что бы ты ни собирался…
— Пожалуйста, тетя, всего на минуту. Боюсь, что он в любой момент может превратиться в человека. Или… или же… нет, лучше, если он превратится… гораздо лучше.
— Как ты смеешь! — вскричал дядя Иктор.
Но я выхватил вентиль из рук Олиш и прислушался к нему, прислушался внимательно. Давай же, давай! Говори. Позволь мне тебя услышать.