С минуту Люба постояла, удивляясь тому, куда принесли ее ноги, затем оглянулась по сторонам и шмыгнула в приоткрытую дверь. Внутри церкви стоял полумрак. У иконостаса теплилось несколько свечей, сладко пахло растопленным воском и ладаном. Последний запах едва угадывался. Людей в церкви не было. Только две женщины били поклоны перед иконой Божьей Матери в левом углу: одна из женщин была пожилой, вторая – помоложе. Внезапно женщины опустились на колени, приложились лбами к полу и замерли.
Люба повела плечами. Как все комсомольцы, она не верила в Бога, зато в него верили мать и бабушка.
– Бога нет! – говорила им Люба. – Учитель сказал.
– Пусть говорит! – отвечала бабушка. – Ему положено. А ты – молчи! Если не дура…
Тогда Люба страдала, понимая, что нелегко выкорчевать закостенелое мракобесие из родственников. Бабушка и мама ходили в церковь, но Любу с собой не звали – и то ладно. В свою очередь Люба раз за разом пыталась их перевоспитать: она любила мать и бабушку. Бог и церковь находились за границей ее интересов, на пути, которым шагала страна, пережиткам прошлого не оставалось места. А вот теперь почему-то нашлось…
Осмотревшись, Люба заметила у входа столик с разложенными на нем свечками. За столиком сидел старик с длинной седой бородой и настороженно смотрел на Любу. Поколебавшись, она направилась к нему.
– Мне помолиться, – сказала тихо. – За человека.
Взгляд старика оттаял.
– За здравие или упокой? – спросил деловито.
– Чтоб уцелел, – сказала Люба. – Живым вернулся.
– Тогда за здравие, – заключил старик и достал бумажку. – Крещеная?
Люба кивнула. Как всех деревенских детей, ее окрестили в младенчестве.
– А он?
– Наверное. Он до революции родился, тогда всех крестили.
– Необязательно, – возразил старик. – Если иудей или мусульманин…
– Он – русский!
– По-всякому бывало… За некрещеного на общей молитве нельзя.
Старик подумал, спрятал бумажку и придвинул ей свечку.
– Помолитесь сами! Вам можно. Да и лучше самой.
– Я не знаю молитв, – сказала Люба. – Забыла.
– Вы своими словами, – посоветовал старик. – Как на душе лежит. Главное, чтоб от сердца…
Люба положила на столик десять рублей, старик отсчитал сдачу, но Люба отодвинула деньги. Старик кивнул, забрал деньги и положил рядом со свечой алюминиевый крестик на шнурке.
– Наденьте!
Люба покачала головой.
– Необязательно на шее носить, – сказал старик. – Можно в подкладку зашить. Сейчас многие так делают.
– Только я… не могу перекреститься.
Люба подняла правую руку. Доктора на Большой земле, увидев ее распухшую кисть, сразу отправили ее на операционный стол, уверив, что просто прочистят рану. Придя в себя после операции, Люба увидела, что среднего и безымянного пальцев у нее больше нет.
– Гангрена! – хмуро буркнул хирург в ответ на ее жалобы. – Скажи спасибо, что целиком кисть не отхватили! Вовремя тебя привезли…
– Ничего, деточка! – вздохнул старик. – Господь все видит. Он добрый. Как получится, так и крестись.
Люба сунула крестик в нагрудный карман, взяла свечку и направилась к иконостасу. Здесь она неловко, левой рукой, затеплила свечу, вставила ее в отверстие на подсвечнике и замерла. С темной иконы напротив смотрел Спаситель, словно вопрошая: «Тебе чего?»
– Я… – произнесла Люба одними губами. – Хочу попросить… Пожалуйста! Пусть он уцелеет! Пусть вернется живым! И пусть мы… – Она подумала и добавила: – Это необязательно, Господи! Главное, чтоб выжил…
Она поднесла искалеченную ладонь ко лбу, вздохнула и перекрестилась всей рукой. В последний раз она делала это совсем маленькой, давным-давно. Но рука не забыла…
* * *
Опаленный бок старого грузовика был плохим прикрытием. Олег понимал это, но надеялся, что такого же мнения придерживаются и немцы. Не поверят, что русский танк спрятался за кучей коптящего железа и ошметками брезента. Было б хорошо, если б не поверили.
Ильяс возился со снарядом.
– Сколько бронебойных осталось? – проорал Олег, хотя ответ был ему известен.
– Десять.
Чего спрашивал? Снаряды не кошки, не размножаются. Совсем недавно подобрали развороченные ящики у разбитой батареи, увеличив арсенал до девятнадцати выстрелов. И вот из этого богатства осталось всего ничего. На пару минут боя. Раз, два, три… И последний – пух! А потом?
– Ну, что медлишь, Ганс? Давайте, смертнички!
Впереди гудели моторы.
…Вчерашним вечером, когда двухдневный натиск фашистов начал ослабевать, у остатков полка Кутепова появилась надежда на передышку. Но, как оказалось вскоре, надежда необоснованная. Немцы перебросили из ушедших к Смоленску частей эскадрилью пикировщиков и пошли в последнюю решительную атаку. Прошлись артиллерией по позициям полка, ракетами указали «штукам» пулеметные гнезда, минометом добили последнюю, спрятанную в подземном капонире «сорокапятку». И двинулись.
Четыре танка, ряды пехоты, минометы тявкают.
Когда во фланг им выскочил «БТ» с номером 27 и молчащие ряды траншей окутались дымом выстрелов, у фашистов началась паника. О «неубиваемом» танке-призраке по ту сторону уже ходили легенды.
Кутепов, провожая танкистов в бой, просил:
– С вашими пятью снарядами много не навоюете. Постарайтесь прожить дольше. Катайтесь, ломайте им линии, разверните лицом к себе. У меня бойцы с бутылками с горючей смесью вперед выдвинуты. Если немец боком или кормой развернется, смогут подобраться и забросать. Танки остановим – с пехотой управимся.
Лукавил полкан. С их силами даже от пехоты мало шансов отбиться, но план был как план – не хуже других. Как ни крути, все равно помирать.
Они протанцевали джигу от кустов, где «БТ», укрытый ветками, ждал своего часа, до самых немецких позиций. Все свои гостинцы раздали, подбив две танкетки и раскурочив «тридцатьвосьмерку». Словили в ответ два рикошета от танкеток, но броня устояла – пронесло. Четвертый танк подожгли бутылочники, как и обещал Кутепов. Славно получилось.
Но только немцы не были наивными ребятами. За первой волной наступления шла вторая. Выскочил «БТ» на окопы фашистов, а за ними, холмиком прикрытые, – «тройки» да батальон пехоты. Хорошо, что скорость у «БТ», как у зайца бегового, – ушли. Двигались бы медленней – потренировались бы немцы в стрельбе по безоружному танку, как на полигоне.
Своей цели их маневр достиг – пехоту немцы с поля убрали. Дорожили арийской кровью. Но недолго. Только долетел «БТ» к своим, чуть экипаж отдышался, как за холмом завыли моторы и полезла из окопов мышастая масса.
…Кутепова нашли у раскуроченного штабного блиндажа. Прямое попадание тяжелого снаряда, отвоевался полковник… Капитан-связист, оставшийся за старшего, сгоряча велел танкистам идти на левый фланг, поддержать своих пулеметным огнем. Только то, что патронов к пулемету нету – отдали пехоте еще вчера, капитан не знал. Выслушав, махнул рукой – катите в Могилев. Добраться до штаба дивизии, защищать его, а если не выйдет, утопить танк или взорвать. Незачем фашистам легендарную «бэтэшку» оставлять.