– Готово, – объявил я, запуская систему. – Проверяйте, как работает.
Жиль закрыл крышку ноутбука.
– Оставь это, Пьеро. Хотя спасибо, конечно. Тебя ищут, зря ты сюда пришел.
– Мне надо в «Детский сад», – сказал я. – Я там вчера оставил свои тестеры и отвертки.
Он криво улыбнулся:
– Не вешай пасту на уши старому Жилю. Скажи главное, мистер Эбенштейн в курсе?
– Он меня и послал.
– Этого достаточно. Иди. Там у них ЧП, надеюсь, тебе это не помешает.
– Какое?
– Весь контингент разбежался.
– Чего?
– Иди, иди, сам увидишь.
И я пошел. Сначала – в жилые помещения. Дел у меня было два, и для первого требовался аномал по прозвищу Головастик. Я искал его, и я его нашел, но кроме того – обнаружил общую растерянность и запустение.
Единственная из оставшихся нянь рассказала, что «образцы» ночью исчезли, не все, но много, чуть ли не большинство. Она пришла утром на смену, а здесь почти никого. Очкарики бегают и негодуют, начальство поголовно сбрызнуло, включая мистера Эбенштейна (про него я и без нее знал), а охрана разводит руками, дескать, границы Института на замке, какие к нам претензии. Исчезли также воспитатели и врачи, ни дома их, ни на работе, родные звонят, беспокоятся. Неужели их тоже похитили? Судя по тому, что творится в городе, можно предположить самое худшее. А служба безопасности, и это самое возмутительное, не чешется и мышей не ловит, как будто ничего не случилось. Вот такое ЧП.
Но все это, слава Богу, прямого отношения ко мне не имело, да и Головастик оказался у себя в палате, никуда не делся. Мальчик был гидроцефалом – со внутренним гидроцефальным синдромом. Внутренний – это когда жидкость находится не вокруг мозга, а внутри. У Головостика мозг был тонкий, как бумага, а внутри – водяной пузырь. Вернее, не вода там у него была, а какой-то раствор сложного химического состава, который вдобавок при каждом обследовании кардинально менялся. Мальчик имел характерной формы голову, но в остальном был совершенно обычным, если так можно сказать про аномала. Во всяком случае, расстройствами, типичными для гидроцефалов, не страдал – наверное, потому, что у него это не болезнь. Подвижный, хорошо координированный и весьма сообразительный для своих шести лет. Тихий, но не забитый. Единственный бзик – обожает скручивать в клубочки все, что попадается под руку: нитки, шнурки от ботинок, веревки, проволоку, электрические шнуры (вот за это ему вечно влетает), и распихивает по своим карманам. Бумажки скручивает в рулетики. Короче, все линейное стремится превратить в точку, что очень символично, учитывая его уникальную способность.
Он запоминал и хранил любые объемы информации. Имеется в виду – в цифровом виде, как устройство памяти, как живой накопитель. Подключается, скажем, к какому-нибудь девайсу или к Сети – и скачивает. Что касается любых объемов, то это не преувеличение, верхний его предел здешние очкарики не обнаружили.
– Пойдем, – сказал я малышу. – Я тебя выведу. Чего тебе здесь скучать?
– Нам велели сидеть и ждать, – возразил он, однако встал, готовый идти.
– Кто велел?
– Тетя.
– Что за тетя?
Что за тетя, он не знал. Не знали и другие оставшиеся дети. Их было совсем мало, тех, кого оставили, и по возрасту они были из самых младших, пятилетки да шестилетки: Мышка, Стив-Крикун, Долли, Боа… Вот Боа ко мне и прицепилась:
– Возьми меня тоже.
– Не могу, малышка, мне из-за Головастика-то может попасть.
– Ну, Пэн!
– Хорошо, я за тобой вернусь.
Взял я Головастика – и скорей в лабораторию нейроиндукции. Инженер был на месте, не драпанул, как многие.
– А-а, это ты, Пэн, – ничуть не удивился он, словно ждал меня. – В саркофаг полезешь? Только ребенка, извини, не могу. – Он посмотрел на мальчика.
– Четырнадцать, ноль-три, восемнадцать, семьдесят девять, – сказал я ему.
Он помрачнел:
– Ах, вот как… Признаться, я думал, это будет кто-то другой.
– Ну извините.
– Да ладно, просто это неожиданно. Как будешь выносить информацию из здания? Понадобится несколько носителей ММП.
ММП – молекулярно-механическая память. Харды на этих принципах не могут похвастать миниатюризацией, и я поостерегся тащить запрещенные модули в Институт. Хотя теперь, пообщавшись с охраной, понимаю, что ошибся.
– Вот мой носитель, – вытолкнул я вперед Головастика.
– Остроумно, – согласился инженер. – Ты прав, возможно, так все станцуется. Давай за дело.
И мы взялись за дело. Собственно, ничего заковыристого моя миссия собой не представляла. Предстояло скопировать тренажер – всю программную модель Зоны. А также техническую документацию, включающую схемы аппаратной части, то есть блоки индуктария, конструкцию саркофага; в общем, все. Это, конечно, кража, но как же легко ее совершать, если парень, сидящий на такой информации, оказывает тебе любое содействие.
Потому что просьба исходила от самого Эйнштейна, лично от него. Перед тем как мы расстались, он посетовал, что не успел вынести из Института тренажер, свое любимое детище, и я обещал попытаться что-нибудь сделать. Инженер был его креатурой, человеком не только порядочным, но и преданным боссу. О том, что лабораторию хорошо бы перебазировать, они сговорились раньше, так что инженер был готов. А цифры, которые я ему продиктовал в качестве пароля, – это день рождения Эйнштейна. Настоящего, того, который Альберт, нобелевский лауреат по физике. Босс всегда был немножко эксцентричен.
Головастик намотал кабель на зубы, похожие на клеммы, и через четверть часа весь гигантский объем цифровых данных перекочевал в его голову. Он хихикал и подпрыгивал, впитывая идущие потоком коды, малышу этот процесс нравился.
Люблю приносить детишкам радость. И вообще я детей люблю.
Но Боа… Вот же настырная малявка! Сидела на корточках в маленьком холле перед серверной и раскладывала на полу фантики от конфет. Как бы ненароком здесь оказалась. Дверь в серверную все время была приоткрыта, но мы ее приход не засекли и о ее присутствии не догадывались, в то время как она слышала каждое наше слово. Когда хотела, эта бестия могла быть абсолютно бесшумной и незаметной. Такой талант. Хорошо хоть за оборудование не полезла, а то ведь могла.
Этот гуттаперчевый ребенок с гибкими костями, которые произвольно гнутся и плющатся, умел принимать любую форму, не меняя, разумеется, своего объема и массы. Например, она любила прятаться в зазорах между стенами и мебелью, становясь плоской, как лепешка. Или вытягивалась шнуром вдоль плинтусов и так лежала, получала кайф. Неоднократно ее вынимали из вентиляции… Кости, если я правильно помню, это же не что иное, как обычные кораллы. А кораллы, когда живые, очень гибкие, могут гнуться, плющиться. Наверное, они и есть ее тотем, ее точка остановки на тяжком мутационном пути…