– Зачем? – спросил он.
«Зачем ты привел меня сюда?» – поняла Катя.
– Твое посмертие,– ответил беловолосый.– Ты должен знать.
– Нет! – в ужасе воскликнул первый. По голосу Катя его узнала: Селгарин.
– Нет! Мое время придет не скоро! И я уйду не сюда, а в Тир'на'Ог!
– Ты знаешь, когда придет твое время? – равнодушно произнес беловолосый.
– А она – знала?
– Она не ушла,– беловолосый смотрел с такой жадностью, словно впитывал призрачный образ. Пил жадно и смакуя одновременно: как страдающий от жажды – последние глотки воды.
– Два-три раза в столетие, в особую безветренную ночь я могу ощутить ее прикосновение…
– Не сегодня?
– Не сегодня.
Селгарин не смотрел на призрак – только на беловолосого.
– Почему она не ушла?
– Из-за меня. Не смогла со мной расстаться.
– Но ты…
– Я не приду к ней,– ответил беловолосый.– Сам – не приду.
– А мог бы? – голос Селгарина дрогнул.
– Да.
– Но тогда – почему?
Силуэт женщины начал таять. Но таял долго, и пока он таял, беловолосый молчал. Заговорил, только когда над озером не осталось ничего, кроме клубов тумана.
– А ты мог бы отказаться от мужской части своего естества?
– Ты этого хочешь? – Голос Селгарина дрогнул.– Чтобы – как она…
– Мне это безразлично,– отрезал беловолосый.
– Тогда – зачем?
– Зачем? – беловолосый покровительственно коснулся щеки Селгарина.– Ты еще молод, иначе не задавал бы глупых вопросов!
– Но я люблю тебя! – воскликнул Селгарин.– Я готов ради тебя отказаться от половины себя! Как она!
– А с чего ты взял, что она отказалась добровольно?
…Катя вдруг обнаружила, что озера больше нет. Жуткого леса – тоже. Она лежит на кровати, и тело у нее легкое, как воздушный шар.
А беловолосый сидит рядом, в руке его – меч, и он, прищурившись, смотрит вдоль лезвия, словно хочет проверить прямизну клинка. А там, куда направлено острие, метрах в трех, стоит Селгарин, как всегда элегантный, в белой рубашке с короткими рукавами и таких же белоснежных брюках.
– Не мужественность,– негромко произнес беловолосый.– Она пожертвовала ради меня тем, что дороже всего.
– Чем же? – желчно, с обидой спросил Селгарин.
– Жизнью.
– Это счастье – пожертвовать жизнью ради любимого!
Беловолосый опустил меч.
– Дороже жизни ничего нет,– сказал он.
– Не для меня!
– Ты еще молод.– Беловолосый положил меч на ковер.– Со временем ты поймешь. А сейчас уходи. Твой подарок вот-вот проснется…
«Это обо мне,– подумала Катя.– Это я – подарок».
И действительно проснулась.
* * *
В замке что-то щелкнуло, Дима потянул дверь на себя, но она не открылась.
Вот черт! Кажется, запас их удачи иссяк. А ведь всё шло так гладко. Внутрь проникли просто-таки по-детски. Забрались по строительным «лесам» во внутреннем дворике, отыскали незапертое окно. Потом минут десять бродили по сумрачным и жутковатым музейным залам, пока не услышали в отдалении вопли «радеющих» Детей Ши. По ним и сориентировались. Спуск в подвал никто не охранял. Дверь – тоже. И вот теперь – облом.
– Что ты копаешься? – воскликнула Лейка.
– Уймись,– отмахнулся Дима.
Может, он цифры перепутал, местами поменял? Попробовать другую комбинацию?
Из-за двери тянуло горелым.
«„Бедный Карлссон!“ – подумал Дима, нажимая еще раз (на всякий случай) на те же сенсоры.– Может он – уже…»
В замке снова щелкнуло, и дверь открылась.
Внутри было еще жарче, чем раньше. Горелка ревела. Дно клетки было уже не темно-багровым, а малиновым… Но Карлссон по-прежнему висел на прутьях. И был жив, поскольку дышал.
– Карлссон! – Лейка бросилась к клетке. Дима еле успел ее перехватить.
– Не трогай – обожжешься!
– Но он…
– Он – не ты!
Карлссон разлепил глаза. Не глаза – щелочки. Лицо его распухло, нет, раздулось и стало похожим… Дима отвернулся. Смотреть на Карлссона было страшно.
– Уб-бери ог-гонь… – просипел Карлссон.
Дима наклонился к горелке… и отшатнулся. От раскаленной клетки несло жаром, как из печки. Горелка наверняка тоже раскалилась… Дима оглянулся в поисках рукавиц или какой-нибудь тряпки…
– Ну я и дурак… – пробормотал он.– Вот же баллон!
Поворот крана, и пламя погасло. Теперь надо охладить… Ага, шланг, и прямо на кран надет.
Дима крутанул вентиль, резиновая змея завертелась, выплюнув струю. Дима ухватил шланг и направил струю на дно клетки. Клуб раскаленного пара с яростным шипением взлетел вверх, задев Карлссона. Карлссон взревел…
Дима мгновенно перебросил струю на него. Через несколько секунд подвал из сауны превратился в парную, но вода, стекавшая на дно клетки, кипеть перестала.
Карлссон соскользнул по прутьям и упал на пол клетки.
– Лей… – прохрипел он.– На меня лей.
Ужасная раздутая маска постепенно превращалась в лицо, дыхание Карлссона перестало напоминать свист отпущенного пневматического тормоза. Через пару минут он сказал: «Довольно!» – и встал.
Лейка подошла к клетке.
– Ну, ты как?
– Лучше,– Карлссон соскреб с ладони шмат черной, как уголь, плоти.
Лейка поспешно перевела взгляд с руки на лицо, которое уже выглядело почти нормально.
– Дима,– позвал Карлссон.– Иди сюда… Что с Малышкой?
– Час назад… нет, уже час сорок, она была здесь… Ритуал Обновления… Это вам что-нибудь говорит?
– Да,– мрачно заявил Карлссон.– Мы уже опоздали…
– Как это? – растерянно проговорил Дима.
– Чтобы опустошить Источник, сиду нужно вдвое меньше времени. Если только…
– Что?
– Если только он не намерен выпить ее до дна.
– Я не понимаю…
– Что тут непонятного? Сид бессмертен. Но чтобы оставаться живым, он пьет жизнь. Вашу жизнь! – рявкнул Карлссон.– Мы теряем время, человечек…
– Меня зовут – Дима!
– Дима! Давай думай, как меня отсюда вытащить. Мне эти прутья не порвать… Тем более такими руками… Гнусный сид! Даже кости прожгло! Не стой, как кромлех! Действуй!
Дима потрогал прут. Не хило. Сантиметра четыре в диаметре… Может, сваркой? Дима посмотрел на горелку… Нет, тут уметь надо. Ага, вон какой-то стол с тисками…