Цель визита и правда была неожиданной. Студенты представились членами литературного общества молодежи «Шмель» (бог знает, что означало это название) и, сославшись на то, что слышали уже о пьесе «Сказ о Федоте-стрельце», представленной на гимназическом вечере Варенькой и ее друзьями, пришли просить у девочки экземпляр произведения.
– Мы уверены, что вы, будучи передовыми и образованными женщинами, не откажете студенческой молодежи в ее просьбе… – повторила курсистка, обращаясь к Нине Алексеевне.
Та улыбнулась и развела руками – мол, это не мне решать – и указала посетительнице на Варю.
Смущенная девочка торопливо закивала и опрометью бросилась наверх, за тетрадкой с текстом пьесы. Отдавать было ужас как жалко, но Варе и в голову не пришло отказать просителям. Студенты долго благодарили и наконец ушли довольные, пообещав прислать приглашение на спектакль. После себя они оставили запах дешевого табака и мокрые следы на лестнице. Федор, служивший у Выбеговых и привратником, и швейцаром, проводил несолидных гостей неодобрительным бормотанием и поплелся, охая, за тряпкой – вытирать мокрые следы, оставленные теми на лестнице.
И надо же было случиться тому, что инженер Выбегов, возвращаясь со службы, столкнулся с визитерами у самого порога! Сухо с ними раскланявшись, он вошел в дом – и, разумеется, немедленно потребовал объяснений. Они, конечно, были ему даны в полной мере – и результатом стал вот этот неприятный разговор за обеденным столом. Варенька теперь едва сдерживала то ли слезы, то ли злость, а Нина Алексеевна нервически терзала носовой платок и никак не могла взять в голову – почему совершенно безобидный визит молодых людей вызвал у мужа столь сильное раздражение? Тем более что часть этого раздражения была обращена и на нее самое: инженера не обрадовал тот факт, что Нина Алексеевна позволила Варе отдать гостям тетрадку со словами «Сказа».
После обеда девочка все же заперлась в своей комнате и дала волю слезам. А потому не сразу услышала осторожный стук в дверь.
– Варя, вы теперь у себя? – это был Сережа, старший сын Выбеговых. Состоящий в Первом московском кадетском корпусе мальчик раз в неделю ночевал дома.
«Скоро придет Маринка, – вспомнила девочка. – Опять ей надо позаниматься по естественной истории». В библиотеке Дмитрия Сергеевича имелся и полный Брэм, и роскошные оксфордские издания Дарвина, – однако же дело было вовсе не в любви к наукам. С некоторых пор Варя начала замечать, что кузен стал оказывать подруге некоторые знаки внимания; впервые она поняла это во время достопамятных маневров в Фанагорийских казармах. В тот день и сама Варя чувствовала себя именинницей; а когда Ваня с лицом, перемазанным грязно-зелеными разводами, в сложной боевой экипировке, с ружьем, небрежным жестом закинутым на плечо, вышел навстречу аплодирующим зрителям – девочка ощутила даже некоторую гордость, хотя, строго говоря, не имела на это никакого права. Краем глаза она заметила тогда, с какой завистью и восхищением смотрел Сережа Выбегов на героев дня; во время устроенного после маневров пикника его было за уши не оттянуть от «стрелков» барона Корфа… если бы не появление Марины. С этого момента для кадета перестали существовать и тактические изыски только что закончившейся баталии, и рассуждения штабс-капитана Нессельроде о пользе военного обучения, и хитрая воинская амуниция соратников Ивана. Сережа не отходил от Марины до самого конца праздника; он был бы рад проводить барышню и до Гороховской, однако не рассчитал со временем и вынужден был отправиться обратно в Корпус – опоздание хотя бы на пять минут грозило отпущенному в город кадету нешуточными неприятностями.
И с тех пор еженедельно, вечерами по пятницам, Марина стала под разными предлогами заглядывать к Выбеговым; а если этого не случалось, то на следующий день Сережа, как благовоспитанный кавалер, сопровождал девочек в прогулке по городу или в посещении какого-нибудь иного, безусловно важного мероприятия.
Вел себя Сережа подчеркнуто корректно, не уделяя Марине внимания больше, чем это предписывалось приличиями; но Варю нелегко было обмануть. Она уже не раз собиралась подколоть острую на язык подругу, чтобы расплатиться с нею за все те шпильки, что подпускала ей Марина по поводу Вани; однако добрая и мягкая девочка не решилась все же затрагивать столь деликатной материи и ждала, когда подруга сама пустится в откровения. В том, что это случится, и в самом скором времени, Варя не сомневалась.
– Сейчас, Серж, минутку, – отозвалась девочка. Появляться перед кузеном в зареванном виде категорически не хотелось. – Подождите немного, я сейчас выйду…
Марина не заставила себя ждать – впрочем, Варя и так была уверена, что подруга придет вовремя. Вечер они провели в гостиной; Сережа рассказывал о новостях в кадетском корпусе, Марина слушала чуть ли не раскрыв рот, и Варе оставалось лишь дивиться подруге: обычно языкастая барышня не давала собеседнику сказать пяти слов, не вставив какого-нибудь язвительного комментария.
– Вы знаете, милые дамы, я ведь теперь буду чаще бывать дома, – похвастался Сережа. – Начальник нашей роты дал мне позволение посещать занятия кружка в гимназии вашего, Марина, кузена.
– Вот как? – вежливо осведомилась Варя. – И как часто мы теперь будем видеть вас, дорогой Серж?
– Раза три в неделю, – ответил юноша. – Мне разрешат отлучаться по вечерам – и после занятий в клубе я смогу заходить ненадолго домой. Но к десяти все равно придется быть в корпусе. А то еще от дежурных, ежели опоздаешь, слушать приходится: «Ну вот, опять девочки из нумеров плетутся»… Думаете, приятно?
– А почему же «девочки»? – удивилась кузина. – Разве между кадетами это считается обидным прозвищем?
– Это… – Сережа замялся. – Ну это, знаете ли, традиция такова – третью роту корпуса непременно «девочками» или «мазочками» называют. Уж и не знаю, отчего эта глупость пошла…
В самом деле – не мог же кадет разъяснять барышням, одна из которых к тому же его кузина, истинного происхождения этого прозвища! А виной всему был желтый цвет билетиков, по которым кадеты третьей роты отправлялись на увольнение. Этому цвету, схожему с окраской паспортов девиц легкого поведения, и была обязана третья рота такими вот обращениями.
Впрочем, традиции традициями, а причиной частых увольнений стала не тяга к обществу симпатичной Марины, а его интерес к воинским приемам, продемонстрированным на маневрах Троицко-Сергиевского батальона. Варе припомнилось, что во время прошлой его увольнительной Марина рассказывала о том, как ее кузен вместе с Иваном и кем-то из офицеров, принимавших участие в том примечательном действе, задумали создать при Николкиной гимназии кружок атлетики и гимнастики. Узнав, что там будут в числе прочего обучать и невиданным воинским приемам, Сережа (не без помощи Корфа и штабс-капитана Нессельроде) добился от корпусного начальства разрешения посещать «штатский» кружок. Так что Марина, оказывается, принесла молодому человеку расписание занятий.
– Скажи, Серж, – спросила Варя, – а зачем вам эти военные игры? Ну Николка, гимназисты – это я понимаю. Но ты ведь будущий военный, вас и так этому учат. Неужели в корпусе мало занятий?