– Что ж ты, зверь, делаешь? – с укором спросил Гена. Его уже заметно развезло, и говорил он чрезмерно растягивая слова. – Ты угробил мою лучшую собаку. Собака – лучший друг моей жены. Если сюда сейчас запустить мою жену, она порвёт на куски тебя на мелкие. Моя жена… Олег, ты ведь знаешь, как моя жена привязана к Джеку?

– Знаю. Его даже кастрировать пришлось, – со смешком ответил Олег.

Гена вытаращил глаза:

– Что?! Что ты сказал? Ты на что намекаешь, сучёныш?

– Гена, да я… – растерялся Олег.

Гена отвесил Олегу звонкую оплеуху, затем вторую.

– Ты… Ты… – Гена сжал кулаки.

Олег попятился, бормоча:

– Гена, ты меня неправильно понял. Я вовсе не то хотел сказать.

– Я тебя как раз понял. Сейчас ты всё поймёшь тоже, сучёныш.

– Гена!

Гена принялся избивать Олега, который не очень решительно уворачивался и ставил не слишком жёсткие блоки и при этом делал попытки объяснить, что он не хотел сказать ничего оскорбительного. Однако Гена свирепел, кажется, всё больше, приходя в ярость и от того, в частности, что далеко не все его удары достигали цели. Пропустив энное количество ощутимых ударов, и Олег стал наливаться злобой. Но Гена уже выдохся почти совершенно, он нанёс несколько не вполне удачных ударов ногами и опустился на бордюр бассейна.

– Пошёл вон! – приказал Олегу.

Олег ушёл очень быстро, и скоро воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками с шумом выдыхаемого Геной воздуха. Выдохи были короткими и резкими.

Подлесный, только что через плечо наблюдавший за мордобойным инцидентом, теперь опять сидел спиной к Гене.

– Ты видал таких хамов? – успокоившись, полюбопытствовал Гена.

– А я не понял: он хамил или, наоборот, ты кое-что болезненно воспринимаешь, – нагло ответил Дмитрий.

– Что я болезненно воспринимаю? – вскинулся Гена. – Ты на что намекаешь?

– Да на то же, что и этот ублюдок.

– А если я с тобой сделаю то, что и с ним? Или того похлеще? Да ты понимаешь хоть, что жизнёшка твоя и без того висит на волоске, болезный? Ты уже сколько раз смертушку-то выслужил, знаешь? Выслуга уже полная, кстати!

– Да пошёл ты вместе со своей выслугой, бабой своей и псом кастрированным! – с презрением ответил Дмитрий. – Ты зачем собаку кастрировал?

– Твоё какое дело? Ты скажи, зачем угробил пса. И как тебе это удалось, не понимаю? Да Джек же не меньше центнера весит, так твою разэдак.

– Кастрация боевой собаки недопустима! – назидательно сказал Дмитрий и бросил на Гену двухсекундный взгляд, выражающий презрение.

– Почему? Почему недопустима кастрация? – спросил Гена не без заинтересованности в голосе.

– Так пишут в книжках те, кто понимает. Ты сам-то, часом, не импотент?

– При чём тут я?

– Да оба вы вялые какие-то в драке. Что ты, что твой кастрат. – Дмитрий сплюнул в сторону.

– Ты не харкайся тут! – прикрикнул Гена. – А то будешь рожей сейчас стенки вытирать.

– Не дождёшься. Я лучше очередную порцию олегятины получу, но унижаться не буду.

Гена некоторое время молча рассматривал по-прежнему сидевшего к нему спиной Подлесного, перебегая взглядом с коротко стриженого светлого затылка на сутулящуюся спину и обратно, затем откашлялся и задумчиво произнёс:

– Ты и в самом деле не так прост.

– Когда вы меня отпустите? – Дмитрий сменил позу, чтобы была возможность смотреть прямо в лицо собеседнику.

– Возможно, никогда, – вздохнул Гена.

– На каком основании?

– Да не желаю я с тобой разговаривать на эту тему! – махнул рукой Гена. – Вот если бы ты, убив Джека, ещё и решётку выломал… Если бы ты по правде сбежал, а потом…

Дмитрий перебил его:

– А потом бы заявился сюда вместе с прокурором, то разговор был бы иной. Так?

– С прокурором? Не знаю. – Гена помолчал. – Я тебя на секунду в другом совсем ракурсе представил.

– Это в каком?

– В другом, собачачий киллер.

– В каком другом? – попробовал настаивать Дмитрий, но ответа не получил.

После нескольких минут молчания они расстались, так же молча. Гена просто поднялся на ноги и удалился.

«Дверь осталась открытой», – отметил про себя Дмитрий, однако скоро послышались чьи-то шаги, и ключ дважды с шумом провернулся в замке.

19

В двенадцатом часу появился Гена, с опухшим лицом и пасмурным взглядом. Он был в том же халате бледно-розового цвета, что и накануне, в тех же тапочках с кисточками. Следом за ним вошёл Олег, неся плетёное кресло.

– Поставь вон туда, – вяло махнул рукой Гена и направился вдоль ямы бассейна к левому дальнему углу, где сидел (жил, правильнее сказать) Дмитрий Подлесный.

– Как поставить? – спросил Олег, замерев с креслом наизготовку.

– Я сам, – дёрнул щекой Гена и вдруг обратился к Дмитрию: – Выпить не желаешь?

Дмитрий сделал удивлённое лицо:

– Я? Ты мне предлагаешь? Да вроде как не с похмелья я.

– По-твоему, пьют только с похмелья? Кстати, тебя кормили?

– Когда?

– Сегодня.

– Что-то я не припомню, чтобы меня вообще здесь хоть раз кормили, – раздражённо ответил Дмитрий и с ненавистью посмотрел на Олега.

– Да? – удивился Гена и тоже посмотрел на Олега. – Олег, клиент не доволен.

Олег пожал плечами.

– Ладно, Олежек, неси водочки и закуски. Искупать надо свою вину перед нашим гостем.

– Мне два дня на рёбрах ваших туловищ танцевать надо, чтобы ваша вина хоть на треть искупилась, – заявил Дмитрий.

– Вот этого, извини, обещать не могу. А водочки мы с тобой выпьем, а то… – Гена подождал, пока дверь за Олегом закроется. – А то, понимаешь, выпить не с кем. С этими, скажешь? Извини, не во всякой компании мой организм её принимает. В медицине есть такой термин – «отторжение». Вот как раз это. Отторжение благословенного напитка происходит. Помимо воли и непроизвольно.

– А со мной отторжения этого не произойдёт? – насмешливо поинтересовался Дмитрий. – А то случится у тебя отторжение, и обрыгаешь меня с высоты своего положения. Вытряхнешь на меня всю свою гниль.

– Слушай, Дима, у тебя предвзятое ко мне отношение. Ты вот хамишь мне, а зачем? Зачем, для чего, спрашивается? Давай искать консенсус, искать и находить его. А? Неплохой ты парень, Дима. Ведь я же вижу, что ты парень хоть куда. Мировой ты парень, Дмитрий, скажу тебе прямо!

Дмитрий уже понял, что Гена перехватил с утра, в результате чего был теперь преисполнен благодушия, умиротворённости, стал необидчив и непробиваем. Может быть, и действительно не надо лезть на рожон, а послушать Гену, представшего в новом качестве – в роли хлебосольного хозяина. Сейчас будет водка и закуска – так чего же кобениться-то? Попивать да закусывать. Да слушать. Может, и поддакнуть где, если потребуется. А гонор он уже показал. Один только пёс чего весит – центнер целый, если в килограммах брать. При воспоминании о Джеке Подлесного передёрнуло. Поцарапанный и покусанный псом, избитый Олегом, он до сих пор чувствовал себя премерзко.