– Не обижайтесь, – продолжал алькальд. – Честное слово, я был бы рад ложиться в восемь вечера.
– Кто в этом сомневается? – сказал, не скрывая иронии, судья. И добавил: – Только этого мне не хватало – нового папаши в тридцать пять лет.
Он отвернулся и стал смотреть в небо, готовое пролиться дождем. Алькальд упорно молчал. Потом резко окликнул:
– Судья!
Судья Аркадио повернулся к нему, и их взгляды встретились.
– Я вам не дам пропуска. Понятно?
Судья прикусил сигарету и хотел было что-то сказать, но промолчал.
Алькальд слушал, как он медленно спускается по лестнице, и вдруг крикнул:
– Судья!
Ответа не последовало.
– Мы остаемся друзьями! – крикнул алькальд.
Он не получил ответа и на этот раз.
Алькальд стоял, перегнувшись через перила, и ждал ответа судьи Аркадио, пока не закрылась наружная дверь и он не остался опять наедине со своими воспоминаниями. Уже не пытаясь заснуть, он мучился от бессонницы. Он застрял, увяз в этом городке, и теперь, спустя много лет после того, как он взял его судьбы в свои руки, городок этот по-прежнему оставался далеким и непостижимым. В то утро, когда со старым, обвязанным веревками картонным чемоданом и приказом подчинить себе городок любой ценой он сошел, воровато озираясь, на берег, ужас испытывал он сам. Единственной его надеждой было письмо к неведомому стороннику правительства, который, как его предупредили, будет сидеть на другой день в трусах у дверей рисовой сушилки. Благодаря его советам и беспощадности трех наемных убийц, прибывших в городок тем же баркасом, цель была достигнута. Сегодня, однако, хотя он и не замечал невидимой паутины, которой его оплело время, достаточно было бы одного мгновенного озарения – и он бы задумался над тем, кто же кого на самом деле себе подчинил.
У двери балкона, под хлеставший дождь, он все-таки продремал с открытыми глазами до начала пятого. Потом встал, умылся, надел военную форму и спустился в гостиницу поесть.
После обычной проверки в полицейской казарме он вдруг нашел себя стоящим на каком-то углу, с руками в карманах, в размышлениях, чем бы еще заняться.
Вечерело, когда он, по-прежнему держа руки в карманах, вошел в бильярдную. Хозяин приветствовал его из глубины пустого заведения, но алькальд не удостоил его ответом.
– Бутылку минералки, – сказал он.
Хозяин с грохотом сдвинул бутылки в ящике со льдом.
– Если вас прооперируют, – пошутил хозяин бильярдной, – то станет видно, что в вашей печени полно пузырьков.
Алькальд посмотрел на стакан, сделал глоток, рыгнул, да так и остался сидеть, облокотившись на стойку, не отрывая глаз от стакана, и рыгнул снова. На площади не было видно ни души.
– Почему так пусто? – спросил алькальд.
– Сегодня воскресенье, – напомнил хозяин.
– А-а!
Он положил на стойку монету и не попрощавшись вышел. На углу площади кто-то, волочивший ноги, словно огромный хвост по земле, пробормотал что-то непонятное, и только чуть позже алькальд начал осмысливать произнесенное. Охваченный смутной тревогой, он снова зашагал к полицейским казармам, в несколько прыжков поднялся по ступенькам и вошел внутрь, не обращая внимания на толпящийся в дверях народ.
Навстречу ему шагнул полицейский. Он протянул алькальду бумагу, и тому достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, о чем идет речь.
– Разбрасывал на петушиной арене, – сказал полицейский.
Алькальд бросился в глубь коридора, открыл дверь первой камеры и, держась за щеколду, стал вглядываться в полумрак. Наконец он разглядел там юношу лет двадцати, в бейсбольной кепке и в очках с толстыми стеклами. Лицо его, угрюмое, с заостренными чертами, было в крапинах оспы.
– Как зовут?
– Пепе.
– Дальше как?
– Пепе Амадор.
Алькальд смотрел на него, словно пытаясь что-то вспомнить. Юноша сидел на бетонном возвышении, заменявшем заключенным кровать. Не обнаруживая никакого беспокойства, он снял очки, протер их краем рубашки и, щурясь, посмотрел на алькальда.
– Где я тебя видел? – спросил алькальд.
– Здесь, – ответил Пепе Амадор.
Алькальд по-прежнему стоял, не переступая порога камеры. Потом, все так же задумчиво глядя на арестованного, начал не спеша закрывать дверь.
– Ну что же, Пепе, – сказал он, – по-моему, ты допрыгался.
Заперев дверь, он опустил ключ в карман, вошел в служебное помещение и там перечитал листовку несколько раз.
Сидя у открытой двери балкона, он убивал ладонью москитов, а на безлюдных улицах в это время загорались фонари. Он знал эту тишину сумерек: когда-то, в такой же вечер, он впервые испытал во всей полноте ощущение власти.
– Значит, начинается, – сказал он вслух.
Как и прежде, они были отпечатаны на стеклографе на обеих сторонах листа, и их можно было бы узнать где и когда угодно по неуловимому налету тревоги, оставляемому подпольем.
Он долго раздумывал в темноте, складывая и разгибая бумажный лист, прежде чем принять решение. Наконец он сунул листовку в карман, его пальцы наткнулись на ключи от камеры.
– Ровира! – позвал он.
Его самый доверенный полицейский вынырнул из темноты. Алькальд протянул ему ключи.
– Займись этим парнем, – сказал он. – Постарайся уговорить его назвать тех, кто доставляет к нам пропагандистские листовки. Не удастся добром – добивайся по-любому.
Полицейский напомнил, что вечером он дежурит.
– Позабудь об этом, – сказал алькальд. – До нового приказа не занимайся больше ничем. И вот что, – добавил он так, словно его осенила вдруг блестящая мысль, – отправь-ка этих, во дворе, по домам. Сегодня ночью патрулей не будет.
Он вызвал в бронированную канцелярию трех полицейских, по его приказу сидевших все это время без дела в участке, и велел им надеть форму, хранившуюся у него в шкафу под замком. Пока они переодевались, он сгреб со стола холостые патроны, которые выдавал патрульным накануне, и достал из сейфа большую горсть боевых.
– Сегодня ночью патрулировать будете вы, – сказал он, проверяя винтовки, чтобы дать полицейским самые лучшие. – Не делайте ничего, но пусть люди знают, что вы на улице.
Раздав патроны, он предупредил:
– Но смотрите – первого, кто выстрелит, поставлю к стенке.
Алькальд подождал ответа. Его не последовало.
– Понятно?
Все трое – два ничем не примечательных метиса и гигантского роста блондин с прозрачными голубыми глазами – выслушали последние слова алькальда, укладывая патроны в патронташи. Стали по стойке «смирно».
– Ясно, господин лейтенант.