– Это от хорошей жизни, – прибавил он, скрывая недовольство, и со смехом добавил: – А может быть, я в положении?
– Если бы мужчины рожали по воле Божьей, они бы не были такими эгоистами.
Он прошел в ванную и помылся, стараясь не вдыхать воздух глубоко – любой запах сейчас, на рассвете, был запахом Норы. Когда он вернулся, она уже сидела на постели.
– Как-нибудь на днях, – сказала Нора Хакоб, – мне надоест играть в прятки, и я расскажу всем обо всем.
Он взглянул на нее, только когда оделся совсем. Она вспомнила о своих отвислых грудях и, продолжая говорить, подтянула простыню к подбородку.
– Не верю, что придет время, – сказала она, – когда мы сможем позавтракать в постели и остаться в ней до вечера. Впору вывесить самой на себя анонимку.
Матео Асис весело рассмеялся.
– Старый Бенхаминсито тогда умрет, – сказал он. – Кстати, как он поживает?
– Представь себе – ждет, чтобы умер Нестор Хакоб.
Она увидела, как он, уже в дверях, поднял в знак прощания руку.
– Постарайся приехать в сочельник, – сказала она.
Он обещал, а потом пересек на цыпочках патио и вышел на улицу. Его кожу смочило несколько мелких холодных капель. На площади его остановил окрик:
– Руки вверх!
Перед глазами вспыхнул свет карманного фонарика. Он отвернул лицо в сторону.
– Футы, черт! – выругался невидимый за светом алькальд. – Поглядите только, кого мы встретили! Сюда или отсюда?
Он погасил фонарик, и Матео Асис увидал алькальда и трех полицейских. Алькальд был свежевыбритый и умытый, и на груди у него висел автомат.
– Сюда, – сказал Матео Асис.
Чтобы разглядеть время на своих часах, алькальд подошел поближе к фонарному столбу. До пяти оставалось десять минут. Безмолвным взмахом руки он подал знак полицейским прервать комендантский час и стал ждать, пока замрет сигнал трубы, внесший в рассвет печальную ноту.
Попрощавшись с полицейскими, он пошел вместе с Матео Асисом через площадь.
– Ну все, – сказал он. – С писаниной покончено.
Усталости в его голосе было больше, чем удовлетворения.
– Поймали?
– Нет еще, – ответил алькальд. – Но я только что закончил последний обход и могу сказать, что сегодня впервые за все время не наклеили ни одного листка. Достаточно было припугнуть.
Когда они были уже у двери, Матео Асис прошел вперед, чтобы привязать собак. В кухне потягивалась и зевала прислуга. Алькальда встретил лай рвущихся с цепи собак, но через секунду они замолкли, мирно подпрыгивая и сопя.
Уже светало, когда появилась вдова Асис и увидела: мужчины сидят на перилах галереи и пьют кофе.
– Полуночник, – сказала вдова, – будет хорошим отцом семейства, но никогда не будет хорошим мужем.
Несмотря на шутку, лицо ее не могло скрыть следов мучительного и долгого бодрствования. Ответив на приветствие, алькальд подобрал автомат с пола и повесил его через плечо.
– Пейте сколько хотите кофе, лейтенант, – сказала вдова, – но оружие мне в дом не приносите.
– Наоборот, – улыбнулся Матео Асис, – тебе самой надо попросить у него ружье, чтобы ты могла пойти к мессе.
– Я и без этой палки могу себя защитить, – отозвалась вдова. – Божественное провидение с нами. Мы, Асисы, верили в Бога еще тогда, когда на много лиг вокруг не было ни одного священника.
Алькальд встал и попрощался.
– Надо выспаться, – сказал он, – такая жизнь не для христиан.
Он пошел, распугивая уток, кур и индюков, постепенно заполнявших патио. Вдова погнала птиц прочь. Матео Асис пошел в спальню, принял ванну, переоделся и вышел седлать мула. Его братья уехали еще затемно.
Когда он снова появился в патио, вдова Асис возилась с клетками.
– Не забывай, – сказала она, – беречь свою шкуру одно, но допускать панибратство – совсем другое.
– Он зашел только выпить кофе, – стал оправдываться Матео Асис. – Мы шли и разговаривали, и я даже не заметил, как пришли к дому.
Стоя в конце галереи, он смотрел на мать, однако она, заговорив снова, к нему не повернулась. Казалось, что она обращается к птицам.
– Больше я говорить с тобой об этом не стану, – сказала она. – Убийц никогда не приводи ко мне в дом.
Покончив с клетками, она посмотрела в упор на сына:
– А где это, интересно, тебя носило?
В самых обычных и малозначительных событиях дня судье Аркадио с утра мерещились дурные предзнаменования.
– Даже голова заболела, – сказал он, пытаясь описать жене овладевшее им беспокойство.
Утро было солнечным. Река впервые за несколько недель перестала казаться зловещей и пахнуть невыделанной кожей. Судья Аркадио отправился в парикмахерскую.
Пол был до блеска натерт мастикой, а зеркала начищены свинцовыми белилами. Пока судья усаживался, парикмахер протирал их тряпкой.
– Надо отменить понедельники, – сказал судья.
Парикмахер начал его стричь.
– Во всем виноваты воскресенья, – сострил он. – Не будь воскресений, не было бы и понедельников.
Судья Аркадио закрыл глаза. На этот раз, после двенадцатичасового сна, бурного акта любви и долгого пребывания в ванне, ему не в чем было упрекнуть воскресенье. Однако понедельник выдался тяжелый. Когда часы на башне отбили девять раз и слышно было только стрекотание швейной машинки в соседнем доме, судью Аркадио бросило в дрожь от нового предзнаменования – безмолвия улиц.
– Этот городок – призрак, – сказал он.
– Как вы хотели, чтобы было, так и получилось, – отозвался парикмахер. – К этому часу по понедельникам у меня всегда бывало не меньше пяти клиентов, а сегодня вы первый, за что хвала Господу.
Судья Аркадио открыл глаза и бросил взгляд на отраженную в зеркале реку.
– «Вы»… – повторил он вслед за парикмахером и спросил: – А кто это «вы»?
– Вы, – неуверенно сказал парикмахер. – До вас наш городок был такой же говенный, как остальные, а сейчас он стал хуже остальных.
– Ты говоришь мне это, – возразил судья, – только потому, что знаешь: я ко всем этим делам не имел никакого отношения. Осмелился бы ты, – без всякого раздражения спросил он, – сказать это же самое лейтенанту?
Парикмахер признал, что не осмелился бы.
– Вы не знаете, – сказал он, – что такое подниматься каждое утро и ждать, что сегодня тебя убьют, и так проходит десять лет – ты ждешь, а тебя все не убивают.
– Не знаю, – подтвердил судья Аркадио, – и знать не хочу.
– Молите Всевышнего, – сказал парикмахер, – чтобы не узнать этого никогда.