Луиза засмеялась и принялась ковыряться в желатинообразной лапше, но на душе у нее тоже стало тревожно из-за этой неожиданной перемены, обрушившейся на их семью. Луиза взглянула на маму в надежде прочесть по ее лицу, что все будет хорошо. Но миссис Ламберт смотрела перед собой в пространство, словно она унеслась мыслями куда-то за миллион миль, подальше от домашних забот.
— Что это? — спросила Брук на следующий день после школы, потянув двумя пальцами, словно он был заразным, переливчатый шелк пестрого шарфа, последнее приобретение Луизы в «Армии спасения».
Как ни старалась Брук проявлять интерес к коллекции Луизы, винтаж явно был не в ее вкусе. Брук, по-видимому, и сама понимала, что в некотором смысле не способна разделять это увлечение своей лучшей подруги.
— Потрясающий, да? Похож на Пуччи [11] шестидесятых или что-то в этом роде. Я купила его за три доллара на прошлой неделе, — взахлеб рассказывала Луиза, гордая своей находкой.
Обычно в двух местных дисконтных магазинах, известных как «Добрая воля» и «Армия спасения», единственными марками, которые могли произвести на вас впечатление, были что-нибудь вроде «Ann Taylor» и «Talbots» [12] . На этот раз Луизе в самом деле повезло.
— Он… любопытный, — сказала наконец Брук, легкомысленно бросая шарф на спинку вращающегося стула Луизы.
В круглом аквариуме на столе лениво, кругами передвигалась большая золотая рыбка Марлон. Обстановка Луизиной комнаты состояла из плохо сочетавшихся между собой предметов старины и недавно купленного в «IKEA» книжного шкафа высотой в шесть футов, уже переполненного романами типа «Маленькие женщины» [13] и «Складка времени» [14] , а также стопками журналов мод, которые она давно изучила, но не была готова выбросить. Одежда Луизы была разбросана по всем пригодным для этой цели поверхностям. Чтобы выбрать, во что одеться на следующий день, ей нужно было примерить несколько вариантов, и нередко отвергнутые вещи валялись на мебели или коврике с восточным узором.
— Спасибо, это звучит почти как комплимент, — съехидничала Луиза, наблюдая за попыткой Брук полюбоваться на себя в высоком зеркале, которое лишь с большой натяжкой можно было назвать зеркалом, потому что оно сплошь было заклеено вырезками из глянцевых журналов и черно-белыми фотографиями Кэтрин Хепберн, Кэри Гранта и прочих звезд черно-белых голливудских фильмов.
Порой Луизе хотелось с кем-нибудь поговорить о своей страсти к винтажной моде, чтобы было с кем разделить восторг перед Кристианом Диором и Ивом Сен-Лораном. Чтобы кто-то еще, кроме нее, знал, что Эмилио Пуччи — это итальянский модельер, который создавал яркие платья с геометрическим рисунком и шарфы, а не разводил декоративных собачек или что-нибудь в том же роде.
К сожалению, вероятность найти в средней школе пригорода Нью-Йорка ценителя винтажных модельеров была не больше, чем отыскать имя Джастина Бибера [15] в списке английской литературы восьмого периода [16] . Такого не бывает. Зато Луиза обнаружила несколько хороших блогов, таких как «Что я ношу» и «Новичок в мире моды», куда добросовестно заглядывала, так что совсем одинокой она себя не чувствовала. Значит, она не одна и где-то есть похожие на нее девочки…
Брук присела на край ее кровати под пологом.
— Мне жаль, что у твоего папы неприятности, — тихо проговорила она тоном, какой у нее появлялся, когда случалось что-нибудь ужасное, как, например, когда она сообщила Луизе, что Тодд на дискотеке танцевал с Тифф.
Как будто если сказать об этом тихонько, будет не так больно. А в итоге Луиза тогда подумала, что ослышалась, и Брук пришлось повторить ей этот кошмар трижды, прежде чем до Луизы дошло. Да, это оказалось больно. Очень.
— Спасибо, — ответила готовая защищаться Луиза.
Она лежала, растянувшись на своей взрослой кровати, и быстро листала последний выпуск «Teen Vogue» [17] .
— Но он ведь не умер, просто временно остался без работы. Найдет другую.
В этом журнале недавно появилась новая колонка, в которой отслеживалось передвижение по стране одной девушки. Эта путешественница останавливалась в каждом секонд-хенде, попадавшемся на ее пути, и фотографировалась в новом/старом наряде. Луиза отдала бы все на свете за то, чтобы принять участие в подобной одиссее. Разве в этом журнале когда-нибудь поверили бы, что она плыла на «Титанике», хотя распечатка черно-белого снимка была тому доказательством?
— Конечно, — поспешно ответила Брук, поигрывая распустившейся ниткой на Луизином лоскутном одеяле. — Просто я хотела сказать, что неприятно потерять работу при таком экономическом положении, но ведь он один из лучших юристов в Коннектикуте. Я уверена, его возьмут в другую фирму.
Похоже, Брук повторяла то, что говорили вчера за обедом ее родители. Неужели все сейчас только и делают, что обсуждают дела в их семье? Как будто они больны и нуждаются в сочувствии. Господи, мама бы оскорбилась.
— Ну а от поездки в Париж ты разве не в восторге? — бодро спросила Брук, стараясь сменить тему.
Каждое лето, в июне, седьмой класс с французским языком ездил во Францию под руководством чрезвычайно энергичной преподавательницы французского языка, мадам Трюффо. Как ей удавалось убедить попечительский совет позволить ей сопровождать группу трудно контролируемых и чересчур возбудимых двенадцатилетних детей с весьма скудным запасом французских слов через Атлантический океан, для всех оставалось загадкой. Однако эта группа по результатам учебного года оказалась на высоте, а главное, французский класс был в их школе значительно более популярен, чем испанский и (боже упаси!) латинский.
— Я даже не знаю, поеду ли я вообще. Решим сегодня вечером, у нас будет семейный совет, — ответила Луиза.
Когда ты всего лишь ребенок и твои родители собирают семейный совет, ты понимаешь, что дело плохо. Вероятность того, что они станут распространяться о том, как интересно Луиза проведет время во Франции, практически отсутствовала.
— Лу, ты должна поехать. Ради меня. И как же Тодд? Неужели ты допустишь, чтобы он пересекал государственные границы, сидя рядом с Тифф! — выпалила Брук, вскакивая с кровати.