Боже, подумал я, а ведь когда-то я был поэт…
Окровавленные чайки: надо же…
– Веркау, – сказал я очень тихо. – У вас есть последняя возможность искупить вину перед Отечеством. Унтершарфюрер, верните ему оружие.
– Что происходит, Веркау?! – завизжал из-под потолка Зеботтендорф, но Филя поднял ствол «шмайсера» и разнес динамик в мелкую пыль. Грохот очереди всех вдохновил. :Мы неслись по коридорам, обрастая новыми воруженными людьми.
Воодушевленный Веркау, у которого даже из-под толстого слоя солидола на лице проступал нездоровый лиловый румянец, бежал впереди. Я незаметно замедлял шаг, позволяя обгонять себя, покуда мы с Филей не оказались в арьергарде.
– Налево, – сквозь зубы сказал я ему.
Неосвещеная штольня уходила слегка вниз. Шагах в тридцати от входа она была перегорожена легким щитом с калиткой. Я отворил ее потихоньку, и мы вошли в темное холодное пространство.
Лучи фонарей уперлись в матовую черную стену.
Наверное, так крот воспринимает штык лопаты, вонзившейся в почву и перегородивший спасительный туннель.
– Тупичок, – сказал Филя. – Надо бы назад выгребаться, командир.
– Покурим сначала, – сказал я. – Дадим кризису развиться.
– Если что, – сказал Филя, – можно и как в замке Норенберг. Главное – чтобы за спиной никого живого не оставалось…
– Посмотрим, – сказал я, доставая портсигар.
Вдали ударили выстрелы, а через несколько секунд у входа в туннель послышались возбужденные голоса и отрывистые команды.
– Покурили, – сказал Филя и щелкнул зажигалкой. В две затяжки он всосал в себя «верблюдину» и взялся за автомат. – Главное, командир – никого за спиной…
И тут именно за спиной раздалось негромкое покашливание.
Мы разом обернулись. Ледяная корочка, покрывавшая нижнюю часть базальтовой стены, трескалась и осыпалась. Над полом загорелась и начала расширяться яркая полоска…
Кто-то медленно вынимал лопату.
Было уже совсем не до голосов по ту сторону калитки. Происходило нечто: Я почему-то ощутил себя куском стекла, по краю которого водили смычком.
Задвижка поднялась до половины нашего человеческого роста. Свет из-под нее казался металлическим, ртутным.
– Холодно там, – сказал Филя.
Только сейчас я почувствовал студеность – но не ту, полярную, которую всю жизнь ненавидел, а запредельную, то ли космическую, то ли хтоническую, подобную той, что дышала из бездны, над которой мы проходили в ритуале посвящения.
Я присел и чуть не упал. По ту сторону расстилалась чужая земля! Не то чтобы какая-то деталь говорила об этом – нет, здесь все было совершенно нечеловеческое. Черный мох под ногами. Неимоверно контрастные скалы с чудовищно острыми гранями, ранящими взгляд, нависали, падали, грозили раздавить, расплющить. Яркий, холодный, не дающий пощады свет бил сверху.
И лишь через несколько секунд что-то сдвинулось в моих глазах, и я увидел все это иначе: треугольного сечения коридор уходил вперед, мох был ковром, заползающим немного на стены, а скалы нарисованы были на светящихся панелях: Перед нами же стоял толстый четырехгранный столб со сложным многоглазым навершием.
Позади завозились с калиткой, и мы бросились вперед, в адски холодное, но не морозящее почему-то, не обжигающее пространство.
– Сюда! – прошипел Филя и толкнул меня в расселину между нарисованных скал.
Я не увидел, а вот он как-то умудрился рассмотреть узкий – боком протиснуться – ход. Шага через два ход поворачивал и расширялся немного. Дальше было квадратное помещение с двумя продолговатыми дырами в полу.
– Сортир, – уверенно сказал Филя.
– Тихо…
Приглушенные мягким ковром, приближались множественные шаги. Негромкий разговор доносился отрывочно.
– :группенфюрер в юбке: :ерунда, Герман. Фюрер доказал, что: :мою очередь в бордель отдал этому несчастному Штрому, ты представляешь? Что он будет делать в борделе: :если не занята с мальчиком из «ани»: :творя полный половой разврат. Всех отвели и поставили к стенке: :не верю. С козой, с собакой, но с пингвинихой: :все как у бабы, зато молчит: :все равно не понимаю, куда смотрит железный: :так вот где начальство баб держит!..
Радостный вопль и удаляющийся топот.
– Степаныч, – прошептал Филя, – давай-ка выбираться. Не нравится мне…
Мне тоже не нравилось. Забавы у Зеботтендорфа могли быть самые разные.
И тут началась стрельба. И новые крики – уже не радости, а ужаса. Визг. Мужской визг.
Я почти протиснулся через узкий ход, когда мимо пронесся солдат со снесенным начисто подбородком. Рухнул, разметав руки – будто налетел на невидимую веревку. Филя жарко дышал мне в шею. Та же невидимая веревка вдруг потянула солдата обратно. Он слабо цеплялся за ковер.
– Командир, – Филя через плечо подал мне две связанные противотанковые гранаты. Сам он их, понятно, бросить не мог.
Я выдернул чеку и, не высовываясь, послал связку налево – туда, где происходило что-то страшное. Последние звуки, которые я слышал, пока не оглох от взрыва – чавканье и хруст костей…
Совершенно не помню, как мы бежали к выходу. Черная заслонка медленно опускалась. Мы прокатились под ней, и я краем глаза успел заметить приближающуюся к нам чудовищную бабу с исполинскими грудями и руками, достающими до земли. Она была совершенно голая, и складчатая кожа ее отливала металлом.
Как долго потом я видел ее в кошмарах…
Заслонка опустилась, и мы остались в темноте.
– Нет, командир, – сказал Филя, медленно вставая и отряхиваясь, – не для себя немцы эту войну начали…
Я счел за лучшее промолчать.
:Пять или шесть эсэсовцев и с ними кто-то гражданский, но с автоматом, били вдоль коридора, и им оттуда отвечали трассирующими выстрелами. В два ствола – в спину – мы срезали их всех.
– Эй! – крикнул я. – Флеминг, это вы?
– Да, Ник! – долетело оттуда.
Филя деловито собирал рожки с патронами. Я смотрел, как бы кто не подобрался к нам сзади. Но, видимо, наверху шел серьезный бой…
Их осталось четверо: сам Флеминг, сержант Грейнджерфорд и двое рядовых.
Все были ранены, закопчены и страшно возбуждены. Сержант опирался, как на посох, на «MG-18».
– Черт возьми, Ян, почему вы ушли из бункера?
– Заработала эта ведьмина бочка, Бонд. Теперь там…
– Как это – заработала?
– Вы мне не поверите, но один из убитых воскрес. Немцы как раз штурмовали главный вход, выбили взрывом дверь, и нам было не до тыла. Он добрался до одной из бочек и что-то сделал с ней – и она начала раскаляться. Сейчас там озеро расплавленного металла…