– Привет, Харли, – присоединился Зак. – И я.
Увидев меня, Келли застыла на месте. Тележка резко остановилась. Зак чуть не свалился со своего места, еле удержался. Рулон бумажных полотенец шлепнулся на асфальт. Она нагнулась, чтобы поднять.
– А я-то думала, куда ты подевался. – Голос ее стлался по земле. – В смысле, не видела тебя на рабочем месте. Специально я тебя не искала.
Она положила полотенца в тележку.
– И я вас тоже специально не искал. Встретились, и хорошо.
Она выпрямилась, смахнула волосы с лица и наконец посмотрела на меня. А я – на нее. Любопытно было бы заглянуть ей в глаза, когда я был в ней. Вон когда Эмбер трахалась с тем парнем на диване, он на нее и не смотрел.
А она на него?
Та ночь вновь встала у меня перед глазами. И на сей раз я не удалился восвояси с опущенным ружьем. Я снес ему голову. Она взорвалась, как перезрелая тыква, но это его не остановило. Тело продолжало натягивать Эмбер. Обрубок шеи качался взад-вперед, заливая все вокруг кровью. По ее телу прошла дрожь, и она отрубилась. Кончила? Померла? Или и то и другое сразу? Нет, вот Эмбер оттолкнула любовника, встала с дивана, голая, перемазанная чужими мозгами и кровью, и поблагодарила меня.
– Помочь вам с покупками? – спросил я у Келли.
– Ты не обязан, – ответила она.
Я выпятил грудь, обтянутую оранжевым жилетом:
– Это часть моей работы.
– Ах да. – Она смущенно рассмеялась. – Конечно. Спасибо.
Я принялся перегружать пакеты в багажник, а она открыла дверь машины и усадила Зака на детское сиденье. Я засмотрелся и поставил тяжелую сумку с консервами прямо на буханку хлеба.
– Джоди дома? – спросила меня Эсме.
– А?
– Джоди дома? – четко и раздельно повторила Эсме.
– Ну да.
– Мама, – прокричала Эсме, – когда приедем домой, можно мне будет поиграть с Джоди?
– Уже почти девять, – отозвалась Келли из глубины машины. – Пора спать. Вернемся – и сразу в постель. У Брэда сегодня деловой ужин в Латробе, – объяснила она мне, пристегнув наконец Зака, – а завтра у него партия в гольф с теми же людьми, так что он там и переночует. Я совсем про это забыла, так что с детьми остаться некому… – Она остановилась. – Извини. Тебе до этого нет никакого дела.
Я закончил перекладывать покупки и захлопнул крышку багажника. Келли подошла ко мне поближе, глаза уставились на задний бампер машины, лоб озабоченно наморщен. Я знал, что она собирается сказать.
Если бы я был как ВСЕ ПАРНИ, я бы напрямую спросил у нее, не хочет ли она опять заняться со мной сексом, и при отрицательном ответе принял бы все как есть и постарался выбросить ее из головы. И все-таки было бы круто ее поцеловать. Я ведь еще не целовал ее в губы. Целуюсь я наверняка ужасно, а если б я был дока по этой части, вот как ВСЕ ПАРНИ, она бы разомлела в моих объятиях.
Но я был не ВСЕ ПАРНИ, а она – не Дева Мария. Но и не стервозная шлюха. Ей не хочется меня обижать, но и утешить меня ей тоже нечем. Та еще задачка. Пожалуй, она меня боится.
– Харли… – начала она.
Не хочу ее слушать. Не вынесу ее слов.
– Еще из художников мне нравится Фрэнсис Бэкон, – выпалил я.
Лоб у нее разгладился, только две морщинки остались. Они у нее постоянно. Она радостно мне улыбнулась. Попалась! У каждой бабы есть слабый пункт. У мамы таким пунктом было ореховое мороженое с кленовым сиропом «Валли Дэйри». Если папаша вдруг привозил его домой, она прямо расцветала. И потом долго еще цвела.
– Тебе понравилась «Фигура с мясом»? – спросила она, чуть запнувшись.
– Это где Папа сидит между двумя кровавыми тушами? Да, понравилась.
– Ага. А ты описание прочел?
– Само собой.
– И какое толкование тебе больше по душе? Художник хочет сказать, что Папа – мясник? Или что он такая же жертва, как и освежеванные животные рядом с ним?
– По-моему, Папа смеялся.
– Смеялся? – перепугалась она.
Сунула руки в карманы джинсов. Я завороженно следил за ней. Этими руками она ласкала меня. И царапала.
Прислонилась к багажнику.
– Примерно в то же время он написал серию картин, на которых люди в бизнес-костюмах жутко кричат. Некоторые критики утверждают, что так Бэкон изобразил боль, которую испытывают облеченные властью. Мне кажется, он таким образом пытался передать зло, которое они несут с собой.
– А может, они танцевали?
– Может быть, – улыбнулась она.
– Он умер? – спросил я.
– Кто? Фрэнсис Бэкон?
– Да.
– Мама! – завизжал Зак – Эсме трогает мое сиденье!
– Умер. По-моему, году в 91-м. Или в 92-м?
– Это хорошо.
– Хорошо? – недоуменно засмеялась она.
– Я включу его в свой список умерших, с кем бы я хотел встретиться.
– А такого же списка живых у тебя нет?
Я покачал головой:
– Я прикинул, что у меня больше шансов увидеться с людьми, которые мне нравятся, уже после смерти.
Она опять засмеялась. Я оставался серьезным.
– Этот список длинный?
– Я к нему только приступил.
– Мама! – В заднем окне появилась голова Эсме. – Он поет песенку Барни! Скажи, чтобы перестал!
Келли словно хлыстом огрели. Она кинулась к детям. Голова Эсме моментально исчезла. Из машины донеслись возбужденные голоса.
Когда Келли опять подошла ко мне, на губах у нее играла спокойная улыбка.
– Мне пора ехать.
– Конечно.
– Нет, подожди, – вырвалось у нее.
Она, словно ребенок, набрала полную грудь воздуха и начала скороговоркой, как будто стараясь убедить саму себя:
– Хочу извиниться перед тобой за то, как я ушла. И вообще за все. Хотя было замечательно. Только лучше бы до этого не дошло. Теперь я в этом уверена. У меня такое чувство, что я злоупотребила твоим доверием. Но я хотела помочь. Ты был такой расстроенный. Конечно, это не лучший способ утешить человека. Хотя кто знает. Я плохо соображала.
Из всего потока я уловил только одно слово: замечательно. Как будто речь шла о посиделках за чаем. Я бы подобрал другие выражения, чтобы описать нашу совместную ночь. Например, всепожирающий огонь.
– Все хорошо, – заверил я.
– Нет, нехорошо. – Она утомленно поднесла руку ко лбу. – Я пыталась разбудить тебя. Ничего не вышло. Я забеспокоилась. Мало ли что могло случиться. У детей тоже бывают сердечные приступы. И тут я сообразила: ты просто крепко спишь. Конечно, оправданий мне быть не может. Как я посмела оставить тебя. Под открытым небом. Одного. Ночью.