Меня бы вообще не пустили, если бы не Бетти. Я позвонил ей в четверг после разговора на крыльце с Джоди, еще даже не поужинав.
Подробностей я ей не сообщил. Просто сказал, что надо повидаться с мамой. Пришло время подвести ИТОГ Потом объяснил Бетти, что утаил кое-что насчет моего с мамой прошлого свидания: дескать, слегка погорячился, в принципе, ничего особенного, такое случалось и на сеансах Бетти, пришел в себя на кушетке в кабинете типа как у школьной медсестры, мужик из тюремного отдела свиданий и женщина-мозгоправ голосами спортивных комментаторов пытались мне впарить, что мама сама на меня набросилась и чтобы я это признал. Я отказался. Сказал, я во всем виноват, здоровье подкачало последнее время, сорвался. Но ее все равно на полгода лишили свиданий.
Когда я закончил говорить, наступило долгое молчание. Я уж было подумал, она обозлилась на меня. Оказалось, на ТЮРЬМУ То, что она мне поведала, напомнило речь клерка из кредитного отдела БАНКА (у него в кабинете висел календарь с пейзажами), который вешал мне на уши лапшу, будто БАНК не готов дать отсрочку, хотя на самом деле БАНК очень хотел бы помочь.
По словам Бетти, ТЮРЬМА обязана была знать, что я несовершеннолетний, находящийся под наблюдением психиатра, что в последний раз я видел мать почти два года назад в суде, где ей впаяли пожизненное. ТЮРЬМЕ следовало сперва переговорить с Бетти. Действия ТЮРЬМЫ могли вызвать у меня обширную эмоциональную травму, и ТЮРЬМА должна была предпринять все возможное, чтобы разрядить ситуацию.
– Я займусь этим, – сказала Бетти, – а ты после свидания сразу ко мне.
Я пообещал.
– Если с работы никак не вырваться, можешь зайти в выходные или в обеденный перерыв.
Хорошо, вставлю ее в расписание. Буду ли я его соблюдать, другой вопрос.
Я закрыл глаза. До нового свидания с Келли четыре дня, целых ЧЕТЫРЕ. Разве что попробовать повидаться с ней в понедельник в обед. Или Джоди после гольф-клуба заиграется у них дома, и Келли привезет ее к нам, и я небрежной походкой подойду к машине поблагодарить за любезность и упрошу прийти сегодня ночью в контору шахты, захватив с собой необходимые принадлежности.
ЧЕТЫРЕ. Цифра пулеметной очередью, трассирующими пулями полыхнула у меня перед глазами. Даже под ложечкой засосало. Сполохи сменил горячий поцелуй. Молочно-белая капелька блеснула у нее на губе, и я ощутил вкус самого себя.
Я не ответил на поцелуй, и она разочарованно откачнулась. Столкнула меня с одеяла, свернула его и положила в рюкзак. Закрыла термос и натянула брюки. Почему-то я не попросил ее остаться. Уснул или умер. Она зашагала прочь.
Я ничего ради нее не сделал. Вообще ничего. Неудивительно, что она меня оставила. Вспомнилось, как она улыбалась в тот день, когда мы занимались любовью на столе. Улыбка из серии «мне хорошо».
Я открыл глаза и увидел двух женщин.
– Не знаю, – сказала та, что была в ковбойских сапогах. – Я уж с ней билась-билась, но так и не поняла, серьезно она или нет.
Риелторша кивнула.
– На последнем свидании она сказала, что разница между тюрьмой и замужеством невелика. Здесь у нее больше свободного времени, да и секс круче.
Обе дамочки засмеялись. Комната закрутилась вокруг меня, потемнело в глазах. Ноги подо мной подогнулись, и я опустился на пол. Женщины, вытянув шеи, уставились на меня.
– С вами все хорошо? – осведомилась риелторша.
– Да, – пробормотал я, несколько раз сглотнув.
– Вид у вас не очень, – подхватила мечта ковбоя. – Вы здесь с кем-то?
Я покачал головой.
– С кем у вас свидание?
– С мамой.
– Бедняжка.
– Садитесь. – Риелторша встала.
– Нет, спасибо. Я уж лучше так.
«Так» оказалось худшим вариантом. Любопытные соплюхи моментально взяли меня в кольцо. Вот тоска-то. Некоторые посмотрят-посмотрят да и отойдут. А некоторые стоят стеной и хихикают.
Только одна со мной заговорила. Лет ей было примерно как Джоди, каштановые волосы всклокочены, личико было бы хорошенькое, если бы его освещала улыбка. Только она, похоже, никогда не улыбалась. Уши проколоты, глаза и губы накрашены, на ладонях и на щеке фальшивые татуировки. Та, что на щеке, изображала единорога, только рисунок почти смазался в грязное пятно. Или это синяк. Над белыми джинсами нависало небольшое брюшко, на ярко-оранжевой майке надпись зелеными волнистыми буквами – КЛЕВАЯ.
– Почему ты сидишь на полу? – спросила девчонка.
– Стулья заняты, – ответил я. – А почему ты накрашена?
– Мне это идет, – ответила она моментально.
– Значит, ты хочешь хорошо выглядеть. А зачем?
– Не знаю.
– Тебе не идет.
Она внимательно посмотрела на меня, убедилась, что я не шучу, и еще больше помрачнела. Мои слова ее задели. Этого я и добивался. Разозлится – отправится домой. И намажется еще сильнее.
– Нет, идет, – сказала она безо всякой убежденности.
– Ничего подобного.
Риелторша и мечта ковбоя навострили уши.
– Ты так только на проблемы нарвешься. Знаешь, что такое «контрацепция»?
Обе тетки уставились на меня.
– Нет, – ответила девчонка.
– Так послушай.
– Извините, – встряла риелторша, – разве о таком можно говорить с маленькой девочкой?
Я пропустил ее слова мимо ушей.
– А что это – «контрацепция»? – заинтересовалась девчонка.
– Эта штука от беременности. Знаешь, что это такое?
– Это когда у тебя будет ребеночек.
– Верно. А как это происходит?
– Прекратите! – взревела риелторша. – С кем здесь эта девочка?
– Должен быть кавалер. Как у моей мамы.
– Умница, – похвалил я.
Я оказался прав: улыбка ей очень шла.
– Если у тебя есть кавалер, неизбежно забеременеешь.
– А что такое «неизбежно»?
– Обязательно. От этого никуда не денешься.
– То есть никуда не убежишь?
– Да ты и правда умница.
Она снова улыбнулась.
– Учительница говорит, я вечно трачу время на глупости.
– В следующий раз спроси у нее, на что она тратит свое время летом.
– Джейми, чем это ты, к хренам собачьим, занята?
На сцену выступила тощая размалеванная тетка с крысиным лицом и схватила девчонку за руку:
– Отойди от него.
– Он мне рассказывает, как забеременеть, – объяснила девочка, не обратив ни малейшего внимания на руку, что впилась ей в запястье.
– Не приближайся к ней, извращенец, – накинулась на меня тетка.