Пекло во всех отношениях. Солнце жарит невыносимо. Слава Богу, есть вода, мы много пьем и почти не мочимся. Говорят чуть ли не о пятидесяти градусах по Цельсию. Охотно верю. Голова раскалывается, нечем дышать, кровь ударяет в виски, хочется забиться в нору и не показывать носа. Артиллеристы работают полуголыми, оставшись в брюках, а то и в одних трусах. Нам тяжелее – надо быть готовыми к броску. Хорошо хоть не нужно носить суконных мундиров – не то, что в прошлом году, когда начальство не позволяло и этого. Но теперь даже хлопчатобумажная куртка кажется слишком жаркой. Но все это вздор по сравнению с тем, что нас ожидает там.
«Опять шестиствольные загудели», – с довольным видом замечает Греф. Наносят удар реактивные минометы. Для большего впечатления ближе к вечеру. Кометы с дымным хвостом прорезают с протяжным воем сумерки. Кошачий концерт продолжается по пять, а то и более минут. Говорят, по силе эти мины существенно уступают реактивным снарядам русских, но они оказывают прекрасный психологический эффект – понятный всякому, кто побывал, как мы, под обстрелом «сталинских орга́нов» или, как русские, мог наблюдать их действие со стороны. Хорошо, что русские батареи молчат, до чего же всё-таки хорошо.
Саперы по ночам снимают наши и русские мины. Изредка вспыхивают перестрелки, но в целом идет всё по плану. Оглушенные за день «советы» слабо реагируют на происходящее прямо под носом. А вот и последняя новость, вполне официальная – идем сегодня, то есть завтра, ночью. В три ноль пять. Мы выдвигаемся в передовые окопы, во тьме гудят моторы и лязгают гусеницы. Вегнер объясняет задачу командирам взводов, те, в свою очередь, нам. Этого Вегнеру мало, и он обходит подразделение, словно бы стараясь заглянуть в глаза каждому. «Я верю в вас, ребята». И мы тебе верим, наш доблестный ротный. И каждый будет героем. Аой!
* * *
Ранцы и шинели сданы были главному фельдфебелю. Под огнем они ни к чему, там нужно быть прытким и легким. Винтовка, лопатка, штык-нож, гранаты, патронные сумки, противогаз, фляжка, перевязочные средства. В сумках, помимо неприкосновенного «железного рациона», дополнительный запас сухарей, двойная порция колбасы, шоколад – то, что можно будет съесть, даже если оно раскрошится или помнется. В сетки на касках вставлены пучки травы и веточки. Дидье выпустил штаны поверх сапог – чтобы при ползании в голенище не набивалась земля и камни. Я оставил по-уставному – чтобы можно было всунуть что-нибудь полезное, скажем гранату. Воистину, всё имеет свои плюсы и минусы. Греф проверил у каждого наличие на шнурке личных опознавательных знаков.
Я поглядел на часы. Фосфоресцирующие стрелки показали – осталось совсем немного, меньше сорока минут. Прошелся взглядом по траншее: Греф с «МП-40», Главачек с полученным недавно русским автоматом, Дидье, Гольденцвайг. Браун со своим пулеметом, его второй номер – новичок по фамилии Хюбнер. Каплинг и рядом с ним Штос с санитарной сумкой. Все, кому положено, были на месте. Теперь только ждать. Сигналом будут ракета и свисток. Саперы уже выползли к проволочным заграждениям. Аккуратно и без шума режут спирали Бруно. И так, должно быть, на всем протяжении фронта. Я провел ладонью по каске. Бог даст, проскочим.
Одно было неясно, что тут делает фон Левинский. Он пришел вместе с Вегнером, да так и остался. Стоял слева, рядом со мной и курил. В забрезжившем рассвете четко читалось сосредоточенное лицо. Слегка дрожащими пальцами лейтенант зажигал сигарету, совал ее в рот, не докуривал, бросал на землю. Аккуратно придавливая носком сапога. Щелкнув зажигалкой, закуривал новую.
Заметив мой взгляд, он спросил:
– Как самочувствие, старший стрелок?
– Отлично, – ответил я с надлежащей бодростью. Стоило бы спросить: «А у вас?» – однако дерзить я не стал.
– И всё же немного не по себе?
– Самую малость, – легко согласился я.
Получив психологическую поддержку, лейтенант протянул портсигар. Я покачал головой.
– Спасибо, господин лейтенант, не курю.
– Похвально, – заметил тот.
Он собрался засунуть портсигар в карман галифе. Я вспомнил привычку Грефа и как бы невзначай ткнул пальцем туда, где у меня при обычной форме имелся нагрудный карман – и где он был на летнем мундире Левинского. Лейтенант улыбнулся.
– Верно, – и последовал моей ненавязчивой рекомендации. – Вы давно на фронте?
– С Днепра.
– А я вот первый раз иду в атаку. Стыдно признаться.
– Я первый раз чуть с ума не сошел, – признался я в свой черед. – Да и сейчас. Что первый, что пятый.
– Конечно, конечно.
Он поправил кобуру на животе и потрогал гранатную сумку.
– Взял вот. На всякий случай. Хороший запас.
Я одобрил и показал на свою амуницию.
– Я слышал, вы студент? – поинтересовался Левинский.
– Да, нас тут несколько. Я искусствовед. Недоученный, правда.
– Я тоже недоученный. Географ.
Я уважительно кивнул. Занятно, его послал полковник Берг или самому не сиделось в штабе? Совестливый, не может оставаться в стороне? Напросился и теперь пойдет вместе с нами? Есть же, однако, люди.
Поставленная перед нами задача выглядела довольно просто. Преодолеть проволочные заграждения перед расположением батальона, занять передовую линию русских окопов, овладеть разведанными огневыми точками и ждать дальнейших распоряжений. Всего ничего, если русские и в самом деле перебиты или ушли. А если нет? Война, она и в Крыму война. Зимой они не уходили, лезли из всех щелей, и я бы не сказал, что это доставляло нам большое удовольствие.
Я вновь поглядел на часы. Вот сейчас, еще десять минут… И тут-то по всему фронту – как гром среди ясного неба – ударила русская артиллерия. Мы и забыли, когда слышали ее последний раз. А теперь, в самый неподходящий момент, когда траншеи были забиты штурмовыми группами, когда нейтральная полоса кишела подбиравшимися к русским позициям саперами, она вдруг заработала всеми калибрами. И нам пришлось испытать примерно то же, что испытывали русские на протяжении нескольких суток.
Прикрываясь плащ-накидкой от сплошного потока земли и камней, я судорожно скорчился на дне. Долго ли это продолжится? Дыхание сперло, горячий воздух волнами проносился над головой, барабанные перепонки, казалось, вот-вот не выдержат и порвутся. А может, лучше сдохнуть прямо сейчас? Раз, и готово. По нас молотили из противотанковых пушек, минометов, гаубиц и еще Бог знает чего. Кажется, даже из жутких орудий «Максима Горького» (первого или второго?). Похоже, они догадались о нашем наступлении и теперь прилагали усилия, чтобы его сорвать. Такое мероприятие называется артиллерийская контрподготовка.
Хотя все, кто был рядом минуту назад, по-прежнему были здесь, я ощутил тоскливое одиночество. Чтобы преодолеть неприятное чувство, заставил себя приоткрыть глаза. Левинский был рядом, держался молодцом и даже подмигнул. А вот один из новеньких, прибывших со мной и Дидье из учебного лагеря, не выдержал и выскочил из окопа. «Куда!» – в отчаянии выкрикнул Штос, но было поздно – тот скрылся в сплошной стене поднятой разрывами породы.