В тюрьме, которая стала домом для Коли Ветра, тоже сидело немало сатанистов. Они здесь были на особом положении — ведь практически все попадавшие за решетку дьяволопоклонники, желая обезопасить себя от лишних проблем, начинали сотрудничать с администрацией. «Козлиный» корпус, стоявший прямо напротив блока для уголовников, был населен сатанистами процентов на шестьдесят.
— Ну что, Ветер, за кого голосовать завтра будешь? — поинтересовался Груздь. Щипач сидел напротив, перетасовывая старую замусоленную колоду карт.
— За Райшмановского, за кого ж еще, — ответил Николай, приложившись к кружке с чаем. — Он наведет порядок.
— Да уж, — кивнул Груздь, знавший о том, что у Ветра к сатанистам есть особые счеты. — За все с ними поквитается.
— Глядишь, может, тезка и амнистию объявит, — мечтательно произнес смотрящий. — Погуляем, братва! Профессор, ты не в курсах — Райшмановский насчет амнистии чего-нибудь говорил?
Профессор, пожилой зек-интеллектуал, следивший за всеми новостями общественной жизни, подскочил у себя на шконке.
— Говорил, говорил, а как же, — Профессор потянулся к тумбочке, на которой громоздился ворох старых газет. — Вот, — достав нужный номер, зек надел очки и зачитал короткий фрагмент статьи:
— Кандидат в Президенты Российской Федерации Геннадий Райшмановский заявил, что в случае его прихода к власти, амнистия будет объявлена всем, кроме сатанистов.
— Вот и отлично! — оскалил железные зубы Глиф. — Так, братва, — грозно сверкнул очами смотрящий, — чтоб завтра без вариантов все голосовали за Геннадия Алексеевича. Рейтинг у него и так будь здоров, но и мрази черной в стране навалом, и право голоса у них, к сожалению, тоже есть.
— Да мы и так за него проголосуем, — ответил за всех Коля Ветер. — Какие тут могут быть варианты?
— Вот и отлично, — повторил Глиф. — Считай, значит, уже свободны. А по такому случаю можно и… — Гена от души врезал кулаком по шконке, на которой лежал. Таким образом он подал сигнал «петуху». Охламошин, печально вздохнув, выполз наружу и, ссутулившись, побрел за ширму.
Утром Геннадий Райшмановский вновь появился на телеэкране. Перед этим показывали сюжет о захвате сатанистами Большого театра. Камеры наблюдения зафиксировали момент проникновения туда большой группы вооруженных людей в черных одеждах. Следом пошли кадры бесплодных попыток погасить чудовищный пожар. Потом началось выступление Райшмановского.
— Вы видите, что они натворили! — потрясая сжатым кулаком, говорил кандидат в Президенты, стоя на фоне останков того, что еще вчера было величественным вместилищем высокого искусства. — Вчера эти подлые нелюди устроили в столице настоящий Армагеддон! Они пытались убить меня! Они лишили Россию Большого театра, слава которого гремела по всему миру! Они едва не убили Патриарха Русской Православной Церкви и великого актера Сергея Керзубова! Я ни к чему не призываю вас сейчас, не агитирую. Я просто хочу спросить: сколько еще будете вы терпеть этот дьявольский беспредел?!
Эти слова нашли отклик во многих душах.
Голосование проходило в тюремном актовом зале. Зеков запускали туда небольшими группами по нескольку человек. Сначала голосовали обычные арестанты, потом — «козлы», и уже под занавес — «петухи», после которых никто просто не стал бы заходить в кабинки для голосования. Вечером в том же зале должен был состояться праздничный концерт. А другой «концерт», чуть более веселый, был намечен на ночь — блатные договорились с охранниками о передаче в камеры крупной партии спиртного и наркотиков.
Блатные, мужики, одинокие уголовники, не примыкавшие ни к каким группировкам — все голосовали за Райшмановского. Хоть никто и не говорил этого вслух, но многим было интересно — какого же кандидата поддержат меченые перевернутым крестом беспредельщики. Выяснить это помог «петух» Охламошин.
Он, как и положено заключенному его ранга, шел голосовать в компании себе подобных. Среди них затесалось и несколько сатанистов, которые либо были опущены еще до появления в тюрьме мощной группы поддержки, либо пали жертвами каких-то внутренних интриг среди своих же.
— Есть у них там один такой, Лешка Пименов, по кличке Трэш, — рассказывал вечером в камере Охламошин. — Такой беспредельщик, что его даже свои терпеть не стали, ложку с дыркой выдали. Так вот, он, когда в кабинку заходил, оступился и бюллетень свой выронил. А я следом шел. Наклонился, поднял бумажку и подал ему.
— Ну конечно! — хохотнул Глиф. — Вот она, широкая «петушиная» душа! Как же можно было брата своего не выручить? Да и наклоняться вы любите!
Зеки дружно засмеялись грязной шутке пахана. Саня терпеливо дождался, пока сокамерники успокоятся, и продолжил:
— Вы дальше слушайте. Я, пока бюллетень Трэшу отдавал, успел подсмотреть, куда он галочку поставил.
— И куда же? — заинтересовался Глиф.
— Рядом с фамилией Райшмановского, — закончил свой рассказ «петух».
В камере воцарилась гробовая тишина.
— Хм, и впрямь странновато, — почесав в затылке, произнес смотрящий. — Не знаю даже. Сколько еще этому Трэшу под нарами кукарекать, знаешь?
— Шесть лет, — сказал Охламошин.
— Ну, может он исправиться решил? Как дойдет дело до амнистии, скажет: «Все, никакой я не сатанист».
Вскоре в камеру принесли водку и героин, после чего о словах бывшего милиционера быстро забыли. Один лишь Ветер, который пил меньше всех, а к наркотикам и вовсе не прикасался, продолжал размышлять о странном поведении «опущенного» сатаниста. «Дыма без огня не бывает», — думал он. — «Как бы все это чем дурным не закончилось».
В патриаршей резиденции было в то утро многолюдно, как никогда. По периметру двора дежурила усиленная охрана, а в гостиной, за широким столом сидели члены наскоро собранного совета. Сам Патриарх, иерей Макарий, прочие священники, принимавшие участие во вчерашней обороне Большого театра, и еще несколько высокопоставленных иерархов Русской Православной Церкви. Напротив них расположились люди Ордена: магистр Ярополк Логвинов, его ближайший помощник Олег Баранов по прозвищу Бультерьер, известный литературный критик Аркадий Гольдштейн, и еще несколько человек, которых Церковь еще вчера считала своими злейшими врагами. На столе стояли подносы с пасхальными яствами — куличами и яичками, а также четыре больших кувшина с чистой водой. Маги не соблюдали поста, да и не были обязаны, но, проявив солидарность со своими новообретенными союзниками, тоже предпочли обойтись тем, что предложил хозяин дома.
Но общая атмосфера была достаточно напряженной. Хоть первосвященник и магистр еще вчера все решили промеж собой, прочие участники собрания покамест смотрели друг на друга настороженно. Им еще только предстояло свыкнуться с мыслью, что Церковь и Орден отныне идут рука об руку.
Все молчали. Но, когда это стало уже выглядеть нелепым, тишину нарушил Патриарх.