Потом послышалась возня, что-то тяжелое втащили в холл и бросили на пол.
– Живучий, пидорюга, – сказал кто-то. – Хули мы с ним таскаемся?
– Будто ты таскаешься, – фыркнул другой. – Трактор возит, Котя носит.
– Может, он знает чего, – третий голос. – Должен же кто-то…
– Тогда не надо было Степана мочить. Степа-то уж точно все знал.
– А у Адлера всегда так. Сначала взорвет, потом насыпать начинает. Мне корешок рассказывал, еще по Афгану его знал…
Глеб хотел было выглянуть и посмотреть, о ком идет разговор, но полковник не позволил.
Аресты Макнеда и министров произведены были быстро и четко, будто многократно отрабатывались на полигонах и тактических занятиях. Особые полицейские роты, выпестованные Парвисом как бы для обеспечения заготовки продовольствия на зиму, но никогда никуда не направлявшиеся, поскольку заняты были какими-то таинственными делами, соваться в которые посторонним было опасно (поговаривали о некоем золотом займе, который якобы создали и контролировали особисты), – молниеносно разоружили охрану, заняли Дворец Труда (так теперь назывался бывший президентский), порт и телеграф, а чуть позже, к полуночи, без выстрела вошли в казармы столичного гарнизона. Утром вышел официальный бюллетень о изменениях в составе правительства…
И, хотя все всё понимали, никаких комментариев не последовало.
Сэр Дэвид Джеуб Парвис стал президентом Мерриленда…
Казалось бы, все хорошо – но сообщения с севера Острова, отрывочные и противоречивые, были крайне неутешительны, и Парвис чисто интуитивно опасался настоящих бед.
Вид Порт-Блесседа с моря поразил Сайруса. Когда-то бурлящая, как центральная улица большого города, гавань стала похожа на заброшенную усадьбу. Из воды косо торчали черные мачты; местами затопленные корабли не затонули до конца и выступали то округлым бортом, то угловатыми надстройками. Облака были настолько низкими, что даже Столовая гора у входа в гавань тонула в них. Сыпался мелкий редкий дождик. Катер еле-еле пыхтел, в топке горели мокрые дрова – собранный вчера по берегу плавник.
Порт с моря не охранялся. Ни одного боевого корабля Сайрус не увидел. Вдали, на фоне решетчатых башен паровых кранов, чернели силуэты двух коммерческих пароходов. Легкий дымок показывал, что какая-то работа там идет.
Они причалили прямо к адмиральскому пирсу, оставили Бердборна поддерживать огонь в топке – и пошли, будто медленно погружаясь в ледяную воду, к зданию адмиралтейства.
Невнятного вида вооруженные люди бродили по два, по три человека, не обращая на моряков ни малейшего внимания.
– Нужно найти кого-то, кто имеет право поставить нас к стенке, – деловито сказал Квинси. Он говорил это уже не в первый раз, и поэтому ничего, кроме раздражения, Сайрус не испытал. Десять… нет, одиннадцать дней на трех квадратных ярдах с тремя плоскими остряками. Если бы при этом они занимали поменьше места…
– Джентльмены, – Сайрус остановился. – За одну вину два раза не вешают – так не выпить ли нам по кружечке пива в «Бронзовой пушке»?
– Слово капитана – важнее закона, – поднял палец Рей. – Но я опасаюсь, что в этом случае мы заслужим неодобрение со стороны бедняги боцмана.
– Думаю, что нет, – сказал Сайрус. – В отличие от нас, он не станет искать того, кто поставит его к стенке. Думаю, опять же…
– Капитан, вы думаете уже второй раз за сегодняшний день! Наверное, быть урагану.
– Хорошо, что мы уже на суше…
Дурачась с серьезными лицами, они вошли в известный всему флоту паб – как раз напротив левого крыла здания адмиралтейства.
Здесь было почти темно. С потолка не то что капало – лило ручьем. Огромная лужа расплылась посередине. Столики все были свалены колючей кучей у стены. Пахло мочой, пустыми пивными бочками и плесенью. Головой в луже лежал человек. Он был здесь настолько на месте, что без него вся картина просто исчезла бы.
– Эй! – громко сказал Рей, выволакивая из-за пояса огромный флотский «сэберт». – Тут есть кто-нибудь еще?
За стойкой негромко завозились. Потом над прилавком появилось пол-лица.
– Что джентльмены желают?
– Джентльмены желают промочить глотку – и узнать, что происходит? Мы два месяца не ступали на берег…
– И какой же нечистый подсказал вам высадиться именно здесь и именно сейчас? – тот, кто прятался за стойкой, показался весь: кривобокий неопределенного возраста человек со слишком маленьким подбородком. Белая его куртка была продрана на плече. – Если вы продержались в море два месяца, так уж и два дня могли бы еще…
– А что, собственно?..
– Вы правда ничего не слышали? Вы меня не дурачите?
– Боже мой, – вздохнул Квинси, – сейчас мы будем полдня доказывать, что не дурачим…
– У нас новый президент, – понизив голос и подавшись вперед, сказал буфетчик. – Какой-то Парвис. Сэр Дэвид Парвис. Никто не знает, кто он такой. На всякий случай офицеры начали арестовывать мастеров…
– Что? – Сайрус наклонился к буфетчику сам – теперь они были буквально нос к носу. – Что вы сказали?
– Арестовывать мастеров, – тихо повторил буфетчик. – А тех, кто не хотел арестовываться, успокаивали…
– Как этого? – Сайрус кивнул через плечо.
– Что вы, джентльмены, – изумился буфетчик. – Это же старый Пит, он всегда здесь…
Как ни поразительно, но боцман Бердборн сидел на корме катера и курил свою короткую трубочку. Новости он уже знал все, и больше того – знал много такого, что еще неизвестно было офицерам…
Дверь беззвучно открылась. На пол лег косой световой коврик.
– Просыпайтесь, – сказал надсмотрщик.
– Я не сплю, – Голицын сел. – Что, одеваться?
– Накиньте шинель, – сказал надсмотрщик. – Будете мыться.
Баня была пуста. Голицын взял мочалку, мыло. Мочалка была свежая, пахла распиленным сырым деревом. Мыло – белое, и ничем не пахло. Он постоял под душем. Его не торопили. С наслаждением вымылся – раз и потом еще раз. Растерся полотенцем, шершавым и твердым. Белье его ждало новое. То ли выпускают, подумал он, то ли публичка… Новеньким, только что от портного (недостертый мелок вдоль шва на рукаве) был и костюм: темно-бирюзового цвета тройка. В бумажных пакетах лежали: роскошный поясной ремень из тисненой кожи и в тон ему портмоне. Поверх этого надсмотрщик положил коробочку со стальными часами на стальной же двойного плетения цепочке.
– От директора тюрьмы лично, – сказал он. – Директор сожалеет, что не сумел проводить вас. От себя же… – надсмотрщик помедлил. – Я желаю вам удачи… и чтобы вы не пожалели, что покинули эти стены.
– Разве у меня есть выбор? – усмехнулся Голицын.
– Трудно сказать…
За воротами ждала темная карета. Надсмотрщик вполголоса говорил о чем-то с теми, кто стоял возле нее, а Голицын… У него кружилась голова, он не мог надышаться.