«Жалеешь? » – спросила она прямо.

«Первый год в учебке заливал слезами подушку, – признался я. – Потом как-то привык».

«А почему Леська не стала поступать в учебку? Через несколько лет могли бы охотиться вместе».

«Она поняла, что в океане ей нравится не охота, а сам океан. Так она мне объяснила. Потом увлеклась морской биологией. Мама сказала, что она поступила на работу в исследовательский институт».

«У каждого свой путь, – жестами показала Молчунья. – Знаешь, что в таких случаях говорят охотники? »

«Не бери тяжелого в руки, а дурного в голову», – похвастался я своими познаниями.

«Вот именно. Если захочешь поболтать, я всегда рядом. Только Огурцу и Рипли о наших отношениях лучше не знать. Да и твоему чистюле тоже».

«Заметано!» – пообещал я.

«Кем тебя Огурец взял в команду? »

«Приказал учиться на снайпера. Дал сутки на подготовку к сдаче допуска до тысячи метров».

«Там экзамен не столько на знание, сколько на сообразительность и внимательность».

«Это как?» – насторожился я.

«Все зависит от ситуации, но есть несколько общих правил, как не поддаться на провокацию».

Я наклонился вперед и принялся внимательно следить за ее жестами, повествующими о предстоящем экзамене. Молчунья сообщала важные вещи, но я помимо воли несколько раз соскальзывал взглядом с ее рук на талию и бедра, прикрытые выправленной рубашкой.

В учебке я часто думал о женщинах, но одно дело фантазии, и совсем другое – женщина на расстоянии вытянутой руки. Больше всего меня возбуждала в Молчунье физическая ущербность. Казалось, что немая, пусть и старослужащая, может быть доступней здоровой девушки. Да и где эти здоровые девушки? Рипли не в счет, ее я не мог представить сексуальной партнершей в силу огромной разницы в возрасте. Другое дело Молчунья, она лишь года на два старше меня. Я решил обдумать это позднее и с трудом взял себя в руки, переключив внимание на детали завтрашнего испытания.

После всех объяснений Молчунья велела мне возвращаться в амфибию. Она полагала, что вместе нас видеть не должны, так что дальнейшие встречи должны были происходить только по ее инициативе. Я был не в том положении, чтобы спорить.

Комиссия Макамоты

Проснулся я от веселого крика Рипли:

– Подъем, лежебоки! – Она распахнула погрузочный люк, впустив в отсек свежий ветер. – Охотники встают вместе с солнцем! Форма «голый торс», строиться на палубе!

– Умыться хоть можно? – сонно спросил Пас, протирая глаза.

– Водные процедуры после зарядки!

Мы стянули с себя рубашки и выбрались на прохладный утренний воздух. Восход полыхал над кормой «Красотки», но до знойного полдня было еще далеко.

– Места мало, – сообщила Рипли, когда мы с Пасом изобразили шеренгу. – Но ничего. Сотни кругов по палубе вокруг «Ксюши» будет достаточно. Бегом марш!

Она первая рванула вдоль борта, и нам ничего не оставалось, как следовать за ней. Вскоре мы согрелись, а еще через несколько минут с нас уже пот катил градом. Рипли же никаких признаков усталости не выказывала, она была похожа на олениху, рвущуюся через дебри навстречу ветру – плечи расслаблены, грудь колесом, ноги мелькают размеренно и ритмично. В движении она выглядела великолепно, ничего не скажешь.

Кругов через шестьдесят я начал сдавать. Пасу было совсем худо, он ковылял, а не бежал, подгоняемый насмешками Рипли.

– Зачем акустику бегать? – прохрипел он, окончательно теряя силы.

– Ты еще не акустик, – отрезала бывшая кухарка и ускорила темп.

На восьмидесятом круге она позволила нам отдохнуть. Мы хотели рухнуть на палубу, но она чуть ли не пинками подняла нас и погнала скорым шагом.

– Отдых должен быть активным, салаги! Сели, продышались. А теперь прыжки охотника!

Команда, известная нам с учебки, означала следующее: следовало присесть на корточки, закинуть руки за голову и передвигаться короткими прыжками. Уже через два десятка таких скачков в глазах у меня потемнело. Пас не выдержал и рухнул на палубу.

– Встать! – нависла над ним Рипли. – За борт сброшу и скажу, что сам упал! – Она схватила его за руку и рывком поставила на ноги. – Шагом!

Это было ни с чем не сравнимое блаженство – просто идти. Но длилось оно не долго.

– Гусиный шаг!

Это означало еще одну пытку. Садишься на корточки и так, вприсядку, ходишь, обязательно касаясь коленями палубы. Руки за головой.

Я никак не мог понять, зачем нужны эти садистские упражнения. Однако Рипли не отлынивала и делала их вместе с нами. Ее разминка, похоже, забавляла, а не тяготила. Под конец она нам устроила пятьдесят отжиманий на кулаках, не ограничивая времени выполнения.

Наконец пытка кончилась.

– Для первого раза достаточно, – кивнула начальница. – Постепенно нагрузки будем увеличивать. Тебя, Чистюля, это касается до сдачи допуска на работу акустиком. Так что в твоих интересах быстрее впитывать знания. А для тебя, Копуха, после сдачи допуска все только начнется. Глубинник должен быть сильным, как кашалот, быстрым, как мурена, и выносливым, как касатка. Все! В умывальник!

Похоже, она дала нам новые прозвища. Как Рипли могла догадаться, что меня в детстве дразнили копухой? Или Молчунья ей рассказала? Если так, то это предательство. А вот Пасу новое прозвище подходило как нельзя кстати. Хотя он на него тоже обиделся.

– Не называй меня Чистюлей, – попросил он в умывальнике.

– Заметано. Если ты не будешь называть меня Копухой.

– Ладно, – заканчивая умываться, ответил Пас. На палубе нас встретил Жаб с металлической банкой в руке.

– Готов к экзамену? – без предисловий спросил он меня.

– Так точно! – ответил я, вспомнив ночной инструктаж Молчуньи.

– Тогда на броню. Живо! Будем ставить «пиявку». У меня сердце замерло. Я знал, что без катетера глубинником не стать, однако не был. готов к такому быстрому повороту событий. Но я сам выбрал свой путь, пришлось лезть на крышу амфибии. Взводный взобрался следом и открыл контейнер с вылупившимся катетером.

– Ложись!

Мне пришлось выполнить приказание. Я вздрогнул, когда на голую кожу упали капли «рассола».

– Не дергайся.

Жаб опустил мне на спину катетер, и тот пополз по моей пояснице, отыскивая нужный сосуд. Добравшись до места, искусственный паразит принялся смазывать кожу антисептической обезболивающей слюной. Вскоре этот участок онемел, но я не перестал ощущать его полностью. Так что укус хоть и не был болезненным, но и приятным назвать его было сложно. Катетер вгрызался все глубже и глубже, пока не достиг сосуда. Тогда он замер, развернул устьице для аппаратного клапана и принял рабочее положение. Теперь нам с ним жить много лет, пока он не состарится и не придет срок менять его на новый.