– А!!! – еще громче заорал я. – Отпусти!!!
Тень смерти испуганно отшатнулась. Это был не ее день. Но Молчунья моего крика, понятное дело, не слышала, поэтому мне пришлось собрать все силы в кулак и отпихнуть свою спасительницу. Жаб трясся от хохота, Долговязый, похоже, не понял, в чем дело, но хохот взводного заставил и его улыбнуться.
– Что такое ? – спросил отставник.
– Молчунья... – давился хохотом Жаб. – Молчунья его из шока вытащила... За яйца!
Долговязый фыркнул, а я сидел, согнувшись в три погибели, и тихо их всех ненавидел. Жаб помахал рукой у меня перед носом.
– Сколько пальцев? – спросил он уже серьезней.
– Двадцать один, – я сплюнул за борт горькой слюной и, шатаясь, поднялся на ноги.
«Надевай аппарат, – взводный повернулся к Молчунье. – Будешь командовать декомпрессией и поднимать пострадавших на безопасную глубину».
Водительница кивнула и принялась облачаться в костюм.
– Как у тебя с глазами? – спросил я у Долговязого.
– Свет от тьмы уже отличаю. Если завтра соберешься соревноваться со мной в стрельбе на бутылку джина, буду тебе признателен.
– Хвастун, – проворчал Жаб.
Молчунья натянула ласты, маску, сжала зубами загубник и соскользнула за борт, прихватив сумку с картриджами. Потянулось томительное ожидание, скрашенное лишь картинкой на мониторе, которую транслировала камера на маске Молчуньи. Главное, что все были живы, хотя рука Паса меня беспокоила – она по-прежнему выглядела опухшей, только изменила цвет с синего на бордовый.
Наконец декомпрессия была успешно завершена и команда Жаба в полном составе собралась на палубе катера. Рипли выглядела как обычно, а Пас дрожал и стучал зубами, потирая поврежденную руку. Молчунья вколола ему обезболивающее, но повязку посчитала излишней.
– Всем слушать меня, – обратился к нам Жаб, дублируя слова жестами Языка Охотников. – О том, что здесь было, не должен знать никто, иначе Копуху и Чиста выгонят из охотников. Травму руки будете объяснять хозяйственными причинами. О капканах я доложу сам.
– Откуда они здесь взялись? – нахмурился Долговязый. – Да еще не указанные в каталоге Вершинского? Тебе это не напоминает Шри-Ланку?
– Ты имеешь в виду внесение в каталог торпед класса «Скат» ? Очень похоже. Который это уже случай?
– Четвертый, – сквозь зубы процедил отставник. – Все укладывается в твою теорию.
– Был один маньяк, – фыркнула Рипли. – Теперь стало двое. Ладно, искатели привидений, надо отсюда сматываться и докладывать об опасности. А то с нами со всеми проделают то же, что Молчунья проделала сегодня с Копухой.
– Тебе-то откуда знать? – простонал я. – Ты ведь была под водой!
Рипли кивнула в сторону валявшейся на пульте управления гарнитуры.
– Радио выключать надо, когда не хочешь, чтобы тебя слышали, – серьезно сказала она.
Катер взревел мотором и начал разгоняться вдоль берега, по направлению к мысу, на котором жил Долговязый.
Нашим мы соврали, что Паса ударил хвостом ядовитый скат, когда мы ловили омаров. Это стало причиной насмешек, но мы посмеялись вместе со всеми, и ажиотаж быстро сошел на нет.
Я заметил, что за обедом мой товарищ не столько ел, сколько ковырял ложкой в тарелке, а вид у него был как у Шерлока Холмса на пороге раскрытия преступления.
– Что тебя так загрузило? – спросил я на выходе с камбуза.
– Да мелькнула у меня в голове одна догадка, – признался он. – Но вряд ли ее можно проверить.
– Ты хочешь, чтобы я умер от любопытства? – догадался я.
– Иди ты! Тут серьезное дело, а тебе лишь бы поскалиться.
– Ну так выкладывай!
– А ты не посчитаешь меня психом, если я у тебя спрошу кое-что ?
– Не занимался ли я онанизмом в школе?
– Да нет! Осталась ли у тебя та бумажка? Ну, помнишь, с цифрами? Мы еще думали, что это бухгалтерские счета. Жаб ее бросил, а ты...
– Помню, конечно. – Пасу удалось меня удивить. – Но тебя-то что заставило о ней вспомнить?
– Процесс декомпрессии, – туманно ответил он.
– А подробнее можно?
– Когда мы с Рипли всплывали, Молчунья показывала нам на пальцах, на какой глубине следует остановиться и сколько ждать. Так вот, если написать это все на бумаге, то получились бы две колонки цифр. Причем в первой колонке цифры глубины постоянно уменьшались бы, а во второй увеличивалось бы время задержки.
Такая догадка заставила меня замереть на месте и вытаращиться на Паса.
– Ты думаешь, что год назад Жаб среди ночи ходил кругами и составлял таблицу декомпрессии? Да их же написано миллион! На кой нужна еще одна?
– Нужна, если речь идет о газовом аппарате принципиально нового типа.
Умел Пас выдавать информацию! Меня словно громом поразило.
– Думаешь, это Жаб в музее разделывает жидкостный аппарат на мясо?!
– Подозреваю, – спокойно ответил он. – Вот если бы у нас была та бумажка, можно было бы понять больше. Ты помнишь хоть несколько цифр?
– Нет.
Скорее всего листок, показавшийся нам бесполезным, навсегда был утерян, но мой мозг помимо воли приступил к решению неразрешимой задачи. В голове у меня пронесся шторм воспоминаний о нелегком быте салаги, о стирках, уборках, о смене формы. И я вспомнил!
– Листок у меня забрал Мичман, – сказал я. – Мы с ним работали на Северной Дальней, сидели в дозоре. У него не было бумаги, чтобы сделать «косяк».
– Так он ее скурил? – вздохнул Пас.
– Не знаю. При мне – нет. Помнишь, на рыбацком сейнере заглох мотор и они дрейфовали? Это как раз было наше дежурство. Когда объявили тревогу, стало не до «косяков».
Пас задумчиво почесал макушку.
– Слушай, а может, спросить у Мичмана? Вдруг он помнит, куда дел бумажку?
– Это вряд ли. Выкинул или скурил.
– Разве трудно спросить?
– Тебе надо, ты и спрашивай.
– А тебе не надо ? Я призадумался.
– Ладно, пойдем.
Мичмана мы нашли за стадионом, на полосе препятствий. Там он занимался тем, к чему у него была не только природная склонность, но и настоящий талант – гонял салаг.
– Ракетный удар справа! – орал он, сидя на фанерной броне амфибии-муляжа. – Отделение! Приготовиться к рукопашной!
– Эй, Мичман! – оторвал я его от сражения. – Можно тебя на минутку?
– Блин, Копуха! Не видишь, я занят! Сейчас, блин, все брошу и буду с тобой фигней заниматься.
– Всего один вопрос!