И тут Дирла, вскочив на пень, вонзила разделяющий нож Мари в спину Злого.
Даг почувствовал, как Дар умирающего смешивается с его собственным израненным Даром, подобно хлынувшей в бурный поток крови, образующей вихрящееся красное облако. На мгновение он полностью разделил сознание Злого. Они были центром, от которого на мили раскинулся Дар всех существ мира, пылающий, как огонь; он увидел рдеющие ряды глиняных людей и рабов. Неразборчивый гул сотен – нет, тысяч – этих мятущихся умов ворвался в гаснущее сознание Злого. На глазах Дага могучая воля Злого покидала несчастных, оставляя после себя темноту и растерянность. Нечеловеческий разум великой твари рвался к сознанию Дага, и Даг понял, что если Злому удастся поглотить его, Злой получит почти все, в чем нуждается, хоть и не освободится при этом от собственных стремлений и желаний.
«Он же совершенно безумен! И чем более острым становится его ум, тем более мучительным становится для него собственное безумие».
Это открытие было любопытным, однако бесполезным: Даг достиг конца своей способности дышать, способности видеть.
Злой вскрикнул; его голос странно взвился ввысь, как песня, достигнув неожиданной чистоты. Прекрасное тело, еще удерживаемое одеждой, начало распадаться, превращаясь в лужу крови и грязи.
Земля нанесла свирепый удар в спину Дага, звезды над головой закружились и погасли..
Фаун проснулась, как от толчка, и села в темноте на своей одинокой постели, ловя ртом воздух. Шок сотрясал ее тело, на нее накатил ужас. Был ли это шум или страшный сон? Никаких отзвуков ее уши не уловили, в уме не было ускользающих видений. Не понимая, почему так колотится ее сердце, Фаун стиснула правой рукой тесьму на левом запястье. Охватившая Фаун паника была полной противоположностью спокойствию и открытости, благодаря которым она могла чувствовать Дага, но под свадебным браслетом вся рука Фаун горела огнем.
«С Дагом что-то случилось!»
Он ранен? Ранен тяжело?
Фаун поднялась и выбралась из шатра под молочные лучи ущербной луны, казавшиеся такими яркими по сравнению с непроглядной тьмой внутри шатра. Не теряя времени на то, чтобы накинуть что-нибудь поверх ночной рубашки, Фаун пересекла лужайку, морщась, когда сучки и камешки впивались в ее босые ноги. Только это неудобство не давало ей припуститься бегом.
Она помедлила у входа в шатер Каттагуса и Мари. После прошедших дождей ночной воздух был холодным, и Каттагус опустил полотнище, служившее навесом. Фаун похлопала по нему, как сделал Утау в тот предрассветный час, когда пришел будить Дага. Она попыталась определить время, оценив, высоко ли стоит над озером луна. Может быть, часа два после полуночи... Изнутри не доносилось ни звука, и она снова похлопала по коже навеса, потом переступила с ноги на ногу, набираясь смелости проскользнуть внутрь и потрясти старика за плечо.
Прежде чем она это сделала, откинулось полотнище над входом в шатер Сарри; и темноволосая женщина выглянула наружу. Она помедлила, надевая сандалии, но, как и Фаун, не стала одеваться; ее ноги быстро прошлепали по земле между двумя шатрами.
– Ты тоже почувствовала? – тревожно спросила ее Фаун – почти шепотом, чтобы не разбудить детей, но тут же выругала себя за глупость – конечно, Сарри не могла ничего почувствовать через тесьму, завязанную на руке другой женщины. – Ты ничего только что не почувствовала?
Сарри покачала головой.
– Меня что-то разбудило, но что бы это ни было, все исчезло к тому времени, когда я проснулась полностью. – Ее правая рука тоже теребила тесьму на левой.
– Рази и Утау?..
– Они живы. Живы. По крайней мере это я знаю. – Сарри бросила на Фаун любопытный взгляд. – Ты разве что-то почувствовала? Ты же наверняка не могла...
Их прервало донесшееся из шатра кряхтенье. Каттагус плечом отодвинул полотнище, хмурясь и завязывая вокруг кругленького брюшка веревку, поддерживающую штаны.
– Что тут за переполох в лунном свете, девоньки?
– Фаун говорит, что она что-то почувствовала благодаря своей тесьме. Это ее разбудило. – Сарри неохотно добавила: – Я тоже проснулась, только ничего не было. Как Мари?
Тот же самый жест – правая рука тянется к браслету на левой... Каттагус безуспешно попытался за раздражением спрятать выражение беспокойства, потом покачал головой.
– С Мари все в порядке. – После недолгого размышления он добавил: – По крайней мере она жива. Что могут эти неугомонные дураки делать глубокой ночью? – Старик посмотрел на запад, как будто его взгляд мог проникнуть на сотню миль и найти ответ; однако такой подвиг был не под силу даже Стражам Озера, в чем Каттагус и признался, раздраженно фыркнув.
Обе женщины смущенно посмотрели в ту же сторону.
– Послушайте, – сказал Каттагус, словно пытаясь в чем-то их убедить, – раз Утау, Рази, Мари и Даг все живы, дела у отряда не могут идти так уж плохо. Вы же знаете, как эта компания умеет первыми вляпываться в любую грязь.
Сарри хмыкнула, приняв это слабое утешение, как подумала Фаун, не только ради собственного успокоения, но и ради Каттагуса.
– Особенно Даг, – себе под нос пробурчал старик. – И о чем только думал Громовержец, когда поставил его во главе...
– Каттагус... – Фаун сделала глубокий вдох и протянула вперед руку, обвязанную тесьмой. – Я чувствую что-то странное. Можешь ты что-нибудь понять по браслету?
Седые брови Каттагуса поползли вверх.
– Вряд ли. – Все же он мягко положил пальцы на запястье Фаун. Губы Каттагуса шевельнулись, словно от изумления, потом сжались, придав лицу более сдержанное выражение. – Ну, жив он, это ясно. Раз жив, значит, Дар у него не вырван.
Еще какой-то секрет Стражей Озера, о котором никто не позаботился ее предупредить?
– Что значит – Дар не вырван?
Каттагус обменялся взглядами с Сарри, но прежде чем Фаун успела обреченно стиснуть зубы, смягчился и сказал:
– То же самое, что Злой около Глассфорджа сделал с твоей дочуркой, как я понимаю. Только взрослый Страж Озера может сопротивляться, может закрыть свой Дар... если Злой еще неподвижен или не очень силен.
– А если силен? – забеспокоилась Фаун.
– Что ж... говорят, это быстрая смерть, только никакого шанса поделиться смертностью. – Каттагус сурово нахмурил брови. – Ты, девонька, не вздумай всю ночь воображать себе всякие ужасы. Твой-то парень жив, ведь верно?
Фаун трудно было представить себе Дага «парнем», но то, что Каттагус назвал Дага «ее парнем», согрело ей сердце; она прижала руку со свадебным браслетом к груди.
«Даг мой, да. А не какого-то проклятого Злого».
– Может быть, все уже кончилось, – тихо сказала Сарри. – Надеюсь, что так и есть.
– Когда мы узнаем? – спросила Фаун.