– Охрана! – заорал Кустарев.
Не получив никакого отклика, кое-как поднялся, открыл дверь и выглянул в коридор. Сержант лежал на одной кушетке, прапорщик на другой. В первый миг Гриша решил, что полицейских сразили киллерские пули, но булькающий храп развеял эту благородную мысль об уважительной причине…
– Ну, вы и уроды! – не смог сдержаться он.
Первым вскочил молодой сержант, за ним неторопливо поднялся прапорщик в возрасте. Далеко за тридцать мужику, в этих годах настоящий полицейский должен становиться матерым волкодавом, а на Гришу смотрел зажравшийся боров.
– Поздравляю, граждане! Вы спасли себе жизнь! – съязвил Кустарев, приглашая, пожалуй, бывших уже полицейских взглянуть на результат своего бездействия.
Дверь он распахивал, чувствуя, как холодеет кровь, а на лбу выступает испарина. Киллер убил Гударева, но при этом он мог застрелить и его самого. Ему ничего не стоило это сделать…
И еще из его груди чуть не вырвался нервный смешок. Он ведь шутил, когда говорил Юле, что в палате может появиться киллер, и сам до конца в это не верил. А зря…
Коньяк не может пахнуть клопами. Этот миф придумал тот, кто клопов и в глаза не видел… Но все-таки коньяк вонял именно клопами. А от рагу из белого мяса и потрохов несло грязными портянками. Французский сырный суп, казалось, сварен был из тараканов, отравленных дихлофосом. Бывает настроение, когда все не так…
Но коньяк Леонид Никиткин пил с видимым удовольствием, с затаенной улыбкой истинного целителя смакуя каждый глоток. А полковник Саньков даже не притронулся к еде. Он смотрел на Никиткина, как будто от него самого смердило. Не нравился Леониду этот взгляд.
– Вот смотрю я на тебя, Игорь Яковлевич, и не пойму, то ли ты дурак, то ли я что-то не так понимаю, – с хищной улыбкой проговорил он.
– Я дурак?! – Пышные брови полковника взметнулись вверх. – Мы с тобой договаривались, никакой крови, а ты что развел?
– Что я развел? – Леонид посмотрел на него так, как будто искренне хотел узнать причину его гнева. Причину необоснованного гнева.
– Там трупы, тут трупы… Позавчера сотрудника чуть не убили, вчера в больнице раненого добили…
– Как же ты мог такое допустить, Игорь Яковлевич? Непорядок у тебя на территории.
– Издеваешься?
– Издеваюсь?! Да нет, спрашиваю. Как такое могло произойти, спрашиваю. Не забывай, я основательно вложился в избирательную кампанию городского главы. Это значит, что я неравнодушен к судьбе нашего с тобой города.
– Вот и прекратил бы! – резко начал Саньков, но не договорил.
И еще ему не хватило духу, чтобы прострелить собеседника взглядом…
Никиткин самодовольно усмехнулся. Пусть Саньков своим начальственным гневом перед своими подчиненными громыхает, а перед ним сверкать не надо. Столько этот пес отборного мяса сожрал, что нет у него права гавкать на хозяина.
– Я ничего не начинал! И нечего прекращать!
– Не начинал… А Кустарева зачем выслеживал? – спросил Саньков, с трудом сдерживая свое негодование.
– Что-то я не пойму тебя, Игорь Яковлевич. На Кустарева лукоморские покушались, это доказано.
– Как доказано? Еремеева и Туманова убили? Так твой Веселый его и убил… С Веселым Татарин был, и его убили, и другого. Твои люди убили…
– Какие мои люди?
– Только не говори, что Сколков не твой человек!
– Ну, в какой-то степени…
– И Татарин твой человек.
– А вот этого ты знать не можешь! – Леонид пристально посмотрел на Санькова. – Или знаешь?
– Одинцов знает.
– Одинцов твой догадывается… И еще твой Одинцов – убийца, – язвительно усмехнулся Никиткин. – Как ты допустил, полковник, что морально неустойчивая личность возглавила уголовный розыск? Бешенство у твоего Одинцова, поэтому он и бросается на порядочных людей.
– Порядочный человек – это ты? – тем же ответил ему Саньков. Зубами укусить побоялся, но ужалил.
– А ты сомневаешься? – угрожающе сощурился Леонид.
– Не мог Одинцов убить… – Полковник нервно отстучал по столу барабанную дробь.
Не очень хорошо это у него получилось – не в лад, что называется, невпопад. Но Леонид поморщился вовсе не от этого.
– А вот убил!
– Его подставили!
– Кто?
– А ты догадайся!
– Что-то ты вразнос пошел, полковник! Не умеешь себя держать, не лезь в калашный ряд.
– Вот, значит, как! – вспылил Саньков.
Но Никиткин лишь усмехнулся в ответ. Он знал этого человека и понимал, что ему не хватит пороху для полноценного взрыва.
– Ты свой бисер для себя побереги! Перед собой метать будешь! И перед своими подчиненными! А мне тут истерики устраивать не надо!
– Это не истерика! – побагровел Саньков.
– Истерика! – отрезал Никиткин. – Истерика от бессилия… Ты, полковник, о чем-то догадываешься, а доказать не можешь… А если вдруг докажешь, то что? Меня топить будешь? Ну, давай пробуй! Посмотрим, кто кого!
Саньков сжал кулаки, но тут же беспомощно растопырил пальцы. И голову обессиленно опустил.
– У меня на тебя целый вагон. Этим вагоном я тебя и раздавлю, а тележкой присыплю. Или ты в этом сомневаешься?
– Вместе утонем, Фраер!
– Ух ты!
– Ты перешел черту. Крови много пролилось. Из Москвы звонили, спрашивали, выводы делали. Группа приедет, работа пойдет…
– Пусть работают. Лукоморские недобитки распоясались, беспредел развели.
– Если бы лукоморские…
– Ох, лукавишь, Игорь Яковлевич! Сам на лукоморских все списал… Они воду мутят, и Одинцова твоего они подставили.
– Значит, все-таки подставили?
– А вдруг?
– Нехорошо ты с Одинцовым поступил.
– Лукомор – мужик мстительный. Если он зуб на кого-то заточил, пиши – пропало… Как бы он и на тебя не заточился! – Леонид угрожающе посмотрел на полковника.
– Я уже за себя не боюсь, – неуверенно проговорил Саньков.
– Да ну!
– Перестаю бояться…
– Знал я одну бабу, все жрать переставала, похудеть хотела. От ожирения померла…
– Я не шучу.
– Шутишь! Или у тебя доказательства против меня есть?
– Прямых нет!
– Значит, шутишь! А косвенные доказательства можешь мне по почте переслать, я их к твоему досье приобщу… Есть у меня одна папочка, будешь бочку на меня катить, я за эту папочку дерну. А может, и в тиски засуну… Я тебе не кум, не брат, не сват, и кочевряжиться тут передо мной не надо. Если ты что-то там почувствовал, давай подмахивай. И получай удовольствие от жизни. Сколько у тебя квадратов дом? А дочке ты где квартиру купил?