– А отец?
Харальд покачал головой.
– Ты расстроен, потому что Акселю Флеммингу об этом известно и он не даст тебе спуску. Уязвлена твоя гордость, но не думаю, чтобы ты так уж волновался из-за меня.
– Гордость? – взревел отец. – При чем тут гордость? Я старался вырастить своих сыновей достойными, трезвыми, богобоязненными людьми, а ты подвел меня!
– Послушай, – вздохнул Харальд, – ничего страшного не произошло. Большинство мужчин напиваются…
– Но не мои сыновья!
– …хоть раз в жизни.
– Но тебя арестовали!
– Ну, не повезло.
– За недостойное поведение!
– Мне даже обвинения не предъявили. Сержант в полиции только посмеялся. «Шутников мы не ловим», – сказал он. Меня бы даже из школы не исключили, если бы Петер Флемминг не взял Хейса за горло.
– Даже не думай смотреть на это как на пустяк! Никто в нашей семье покуда не попадал в тюрьму. Ты запятнал нашу честь! – Внезапно выражение лица пастора изменилось. Впервые на нем отразилась скорее печаль, чем гнев. – Позор, даже ежели б никто в мире никогда не узнал об этом, кроме меня.
Харальд понял, что отец говорит искренне, и эта мысль выбила его из колеи. Гордость старика ранена, сомнения нет, но это еще не все. Он по-настоящему боится за душу сына. Харальду стало стыдно за свой сарказм. Однако отец не дал ему шанса на примирение.
– Остается вопрос, что с тобой делать.
Харальд даже не понял, о чем речь.
– Да я пропустил в школе всего-то несколько дней. Буду готовиться к университету здесь, дома.
– Нет, – отрезал отец. – Так легко тебе это с рук не сойдет.
– О чем ты? Что ты задумал? – Харальд похолодел.
– Ты не поедешь учиться в университет.
– Как это не поеду? Конечно, поеду! – перепугался Харальд.
– Я не пущу тебя в Копенгаген, чтобы ты отравил себе душу выпивкой и джазом. Ты доказал своим поведением, что не созрел для жизни в городе. Останешься здесь, будешь у меня под присмотром.
– Но ты не можешь позвонить в университет и сказать: «Не учите моего сына». Они выделили мне место.
– Но денег они тебе не дали.
– Дедушка оставил деньги на мое образование!
– Но распоряжаться деньгами он поручил мне. И я не позволю, чтобы ты растратил их по ночным клубам.
– Деньги не твои, ты не имеешь права!
– Еще как имею. Я твой отец.
Харальд потерял дар речи. Такой поворот событий он не рассматривал. Болезненней наказания для него придумать было нельзя.
– Но ты сам всегда говорил, что получить образование очень важно, – непослушными губами вымолвил он.
– Образование меркнет перед добродетелью.
– И все же…
Отец понял, что юноша по-настоящему потрясен, и немного смягчился.
– Час назад скончался Ове Боркинг. Особого образования у него не было, едва мог имя свое написать. Всю свою жизнь ходил в море на чужих лодках и не заработал даже на ковер, чтобы жена постелила его на пол в гостиной. Но он вырастил троих богобоязненных детей и десятую часть своего скромного заработка еженедельно относил в церковь. Вот что Господь считает достойной жизнью.
Харальд знал Ове, любил и жалел, что тот умер.
– Он был простой человек.
– И что в этом плохого?
– Ничего. Но если бы все были, как Ове, то по сию пору ловили бы рыбу с индейских пирог.
– Очень может быть. Но тебе, прежде чем займешься чем-то другим, придется научиться быть таким, как он.
– Что это значит?
– Одевайся. Надень чистую рубашку и школьную форму. Пойдешь работать. – И отец вышел из комнаты.
Харальд уставился на закрывшуюся дверь. Ну и ну!
Мылся и брился он как во сне. Не мог поверить в то, что случилось.
Конечно, можно поехать учиться и без финансовой поддержки отца. Придется найти работу, чтобы содержать себя, и не получится брать частные уроки, что, по мнению многих, необходимо в дополнение к бесплатным лекциям. Но разве в таких условиях он сможет добиться того, чего хочет? Хочет же он не просто сдать экзамены. Он хочет стать выдающимся физиком, преемником Нильса Бора. Как это возможно, если будет не на что покупать книги?!
«Нужно время, чтобы хорошо поразмыслить. А пока буду делать то, что скажет отец».
Харальд спустился в кухню и, не ощущая вкуса, съел овсяную кашу, которую подала на стол мать.
Пастор меж тем оседлал Майора, широкозадого ирландского мерина, достаточно сильного, чтобы нести их обоих. Отец сел в седло, Харальд устроился сзади.
Они проехали вдоль всего острова. Дорога заняла час. Добравшись до пристани, дали мерину у колонки напиться и принялись ждать паром. Пастор по-прежнему умалчивал, куда они направляются.
Паром пристал к берегу, паромщик коснулся фуражки, приветствуя пастора.
– Ове Боркинг преставился нынче утром, – сообщил пастор.
– Этого следовало ждать, – отозвался паромщик.
– Хороший был человек.
– Упокой Господь его душу.
– Аминь.
Перебравшись на «большую землю», они снова взгромоздились на мерина и направились в гору, к главной городской площади. Торговля еще не началась, но пастор постучался в дверь галантерейного магазина. Им открыл сам хозяин, Отто Сейр, служивший дьяконом в церкви на Санде. Похоже, он их ждал.
Они вошли внутрь, и Харальд огляделся. В стеклянных витринах лежали разноцветные мотки шерсти. На полках громоздились рулоны ткани: шерстяной, набивного ситца, даже шелковой. Под полками располагались выдвижные ящики, на каждом наклейка с аккуратной надписью: «Лента белая», «Лента цветная», «Резинка», «Пуговицы для сорочек», «Пуговицы роговые», «Булавки», «Спицы».
Душно пахло нафталином и лавандой, как в старушечьем платяном шкафу.
«Так же пахло здесь много лет назад, – вспомнил Харальд, – когда я стоял тут, дожидаясь, пока мать выберет черный атлас, чтобы сшить отцу рубашку для церковного облачения».
Теперь магазин выглядел совсем не таким процветающим – возможно, из-за военных ограничений. Полки под самым потолком пустуют, да и шерсть для вязания не удивляет разнообразием оттенков, как раньше.
«Но что я-то тут делаю?»
Вскоре он получил ответ на этот вопрос.
– Брат Сейр любезно согласился взять тебя на работу, – сказал пастор. – Будешь помогать ему в магазине. Обслуживать покупателей и всячески приносить пользу.
Харальд молча уставился на отца.
– Фру Сейр нездорова и работать больше не в силах, а дочь их недавно вышла замуж и уехала в Оденсе, так что здесь нужен помощник, – продолжал пастор, будто это все объясняло.