– Да. Без Него просто держаться не за что. Вот что.
– Надо только простить Его за то, что он с человеком сделал, за войну, за разрушенную планету, за всех убитых.
– Это не Он. Это мы. Он нам и потом еще руку протягивал, чтобы вытащить нас из ямы. А мы в нее – зубами. Это Он еще должен нас простить. Не знаю, простит? Я бы не простил на Его месте. Бог-отец никого не прощает. Весь Ветхий завет – сплошь войны и спецоперации. А Иисус, наоборот, прощал всех.
– Не читала. Библия для тех, кто не верит. Чтобы их убеждать. А если просто веришь, и все, тогда все эти сказки мимо тебя. Ладно. Поздно уже.
– А если она не вся разрушена? Планета?
– Спокойной ночи.
* * *
– Спишь?
– Как же, поспишь с такими соседями.
– А если я тебе все-таки скажу, что не вся планета уничтожена? Если не все заражено?
– Тебе приснилось, что ли?
– Правда. Я знаю. Я слышал от человека. И не далеко, а тут у нас, под Москвой. Осваивают поверхность заново. В тайне ото всех. В Балашихе. Это по карте отсюда меньше часа. Там строят что-то. Форпост наверху. Значит, там земля позволяет…
– Сколько ты пробыл наверху без резины? И что с тобой стало? Подумай.
– А главное – они этот форпост строят рядом с радиостанцией. Это о чем говорит? О том, что они с кем-то связываются. Может, эвакуацию готовят? Представь себе: возвращение наверх! Надо только в Балашиху попасть.
– Кто это тебе сказал?
– Человек один. Какая разница?
– Тут много людей, которые рассказывают… разные вещи. Просто люди – и непросто. Нельзя всему верить. Нельзя ничему верить.
– Пошли со мной, а? В Балашиху?
– Нет.
– Ты думаешь, там нет ничего? Ты тоже думаешь, что мы – единственные? Что я зря таскаюсь наверх? Что я идиот бесполезный? Что у меня уроды родятся? И что все будет зря?
– Просто не хочется, чтобы ты умер. Вот именно сейчас очень не хочется почему-то.
– Я и не собираюсь. Но я туда все равно пойду. Очухаюсь только – и вперед.
– Обними меня.
* * *
– Глубже! Глубже! Что ты как целочка?!
– Ай… Мне больно!
– Заткни хайло, потаскуха. Хочешь, чтобы я тебя связал?
– Не надо. Не нужно, пожалуйста.
– Вы все ломаетесь. Все, суки, ломаетесь. Ты думаешь, я поверю тебе, что ты такая маленькая и чистенькая? Ты грязная, грязная тварь. И тебе нравится, когда тебя вот так… Когда тебя вот так… На кол когда тебя насаживают?
– Больно!
– А вот так?! Вот так не больно тебе?! На! На еще!
– Ублюдок… Если ты…
– Ты кто? Ты кто такой? А?! Ты что?!
– Мразь. Мразь. Мразота. Урою.
– Убивают! Охрана! Убивают! Убббби-и-и-и-и-и-и-и…
* * *
– Тебе сегодня тут нельзя ночевать. Он придет вечером.
– Кто – он? Хозяин этот?
– Не имеет значения.
– У тебя этот шрам, на животе. От сигареты ожог. Это он тебя?
– Нет. Не он.
– Врешь, да? И у меня вот ожоги, вот тут. Это после той ночи. После той ночи, когда мы с тобой… Когда нас познакомили. Этот мужчина, который нашел меня в коридоре. Я полз, пьяный. Он меня подобрал и привел к тебе. Это он тебя мне отдал. Это он твой хозяин?
– Какое твое дело?
– Это он тебя сигаретой прижигал? Почему ты такое терпишь? И за что он меня? Там, на руке – татуировка орденская. Была.
– Я знаю, что там было, Артем. Я читала. Я помню ту ночь.
– Почему он ее прижег, твой хозяин? Почему он тебя пытал?!
– Это не он, Артем. Это не он прижег меня. Он тут ни при чем.
– А кто?
– Я сама. Сама себя.
– Ты? Зачем? Что за бред? А я? Меня кто? Наколку мою – кто? Ты?
– Ты сам, Артем.
– Что? Почему? С какой стати?
– Тебе правда нужно собираться. Если ты не помнишь ничего – так лучше. Правда.
– Я тебе не верю. Ты его выгораживаешь. Что это за человек?
– Сегодня можешь у моей подруги поспать, у Кристины. Я договорилась. И не приходи сюда. Я не хочу, чтобы ты сюда приходил. И завтра тоже.
– Почему?!
– Мне от тебя только хуже делается. Хочется еще раз себя прижечь.
* * *
– Как ты? Как себя чувствуешь?
– Не знаю. Живой.
– Я подумала… То, что ты мне говорил про Балашиху. У меня есть один… Поклонник. Тоже сталкер. Свободный.
– Он там был?
– Нет. У него есть машина. Спрятана наверху где-то. Я могу его попросить, чтобы он… Чтобы он взял тебя с собой. Туда. У него сегодня ходка.
– Это один из твоих клиентов?
– Да. Это один из моих клиентов.
– Я не хочу. Я пешком лучше пойду.
– Артем. Ты не дойдешь никуда. Посмотри на ногу свою. И… Я узнавала у врача… Если лучевую болезнь не лечить… Тебе, может быть, недели три осталось. А лечить ее как тут? Где?
– Ты меня просто выставить хочешь, да? Чтобы мы с хозяином твоим не столкнулись лбами?
– Не веришь, да?
– Ты просто не знаешь, куда меня деть. Хоть к черту на кулички, лишь бы вечером меня тут не было.
– Ходка сегодня, Артем. Пойдешь?
– Пойду.
– Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
– Не верю.
– Вот… Наклонись.
– Зачем это?
– Будешь пока носить. Чтобы было, за что держаться. Вернешься – заберу.
* * *
– Привет. Сашунь, только я сегодня уставший, так что можно просто чаю попить и поспать, а? Пойдем в мой кабинет.
– Хорошо.
– Эти кретины, представляешь, рванули переход на Кузнецкий мост, вся Пушкинская обрушилась, им теперь деваться некуда, а красные ничего слышать не хотят. Бардак полный. Сил нет. Портачат все, а я – разруливай.
– Я понимаю.
– Ты что тут делаешь? А? Ты подслушиваешь, что ли?! Ты кто?!
– Я…
– Это со мной. Он на прием пришел. Так скать. Приемные часы перепутал. Забираю его… Забираю!
– Перепутал я. Простите. Не в то время, не в том месте.
– Бухой, что ли?
– Конечно, он бухой! В говно он говнецкое, неужель не видно? Все, пошли давай, герой.
– Кто там?! Что?!