– Это шпионы. У нас приказ, Артем.
– Какой?! У кого?! От кого?!
– Приказ. О демаскировке. О противодействии демаскировке, то есть. Мельник… Пускай объясняет.
– На колени встал! Руки за голову! Чтобы я видел! На коленях пошел! В пультовую! Сюда! Давай! Где твой Мельник?! Где он?!
– Дай… Вот я, вот. Ничего. Я ничего не делаю. Сейчас… Настроюсь. Все. Не волнуйся. Я тебя понимаю. Товарищ полковник?
– Наушники на стол. И отойди. В угол отойди.
– Артем? – засипело в динамике. – Артем, ты там?
– Что это?! Это все – что?! Говори, что это! Я до трех считаю, ясно тебе?! Старый ты… Что тут происходит?! Зачем эта крышка над Москвой?! Зачем от нас мир прятать?! Почему ты врал мне?! Зачем?! Ты гнида ты… Старая… Безногая… Зачем ты мне все это время – врал?!
– Это не крышка, Артем, – Мельник проглотил все, не подавился. – Это не крышка! Это щит!
– Щит?!
– Это щит, Артем. Эти глушилки не мир от Москвы прячут. Они Москву прячут от мира.
– Зачем?! Что вообще…
– Война не закончена, Артем. Не только мы выжили. Наши враги тоже. Америка. Европа. Запад. Сохранили арсенал. И они не добивают нас – только – только! – потому что уверены, что мы сдохли все, что тут больше ничего нет! Что все уничтожено. Если допустить демаскировку… Хоть каким-то образом… Радио, или проникновение… Если они разведают как-то, а они хотят! Нас тут же – в порошок. Всех. Слышишь ты?! Нельзя эти глушилки! Не смей их трогать!
– Война кончилась сто лет как!
– Никогда она не кончалась, Артем. Никогда.
В зеркале заднего вида остались: покинутый радиоцентр, десять уцелевших вышек, экскаватор с задранной рукой, так больше и не ударившей, судьбоносный поворот с шоссе Энтузиастов на Объездное шоссе, не три и не четыре – а шесть бронированных грузовиков с бамперами-клыками и пулеметами на крышах, цепь людей без различий и цепь заработавших под свежим ветром пропеллеров. Много всего было теперь позади, а как-то смогло уместиться в запыленный квадратик. Казалось громадным, а оказалось маленьким. Не влезли только: Арсений и двое его сыновей.
– А они что? – спросил Артем. – Их похоронить хотя бы.
– И без тебя приберут, – сказал Летяга. – И за мной, и за тобой. Проехали. Расслабься.
И еще собачий котлован не попал в зеркало.
Савелий и Леха сидели рядом, на просторном заднем сиденье. Артем, когда неприкосновенность себе покупал, им тоже взял на сдачу. Савельева японка пылила сзади, привязанная к внедорожнику, взятая в полон. Отказался бросать ее.
– Подозрительные типы, – поучаствовал Савелий. – Я их еще когда на трассе увидел, сразу подумал.
– Они из Мурома сюда пешком шли, – сказал Артем. – Там у них монастырь красивый, говорят. Белый с голубым.
– Говорят, что из Мурома, и говорят, что пешком, – поправил его Летяга. – Может, их вертолет за десять кэмэ отсюда высадил. Дали им легенду на отработку – и вперед. Все время кто-нибудь проникнуть пытается. Так и лезут, твари.
– А это они меня к рации позвали… – вслух подумал Артем. – Когда ты вызывал. Зачем им?
– Не знаю, – признался Летяга. – Но приказ у меня четкий.
– А у меня, между прочим, сразу в башке тренькнуло, – Савелий подвинулся поближе к разговору. – Вот я как услышал английский в приемнике, сразу: оп‑па! Пиндосы-то не окочурились! Мы тут, значит, думаем, что проутюжили их до победного, а они песенки себе распевают. И я такой: а дальше че? Ведь не дадут же нам спокойно дышать! Они же ж только и мечтали – развалить нас! Колонизировать! Ротшильды эти, весь этот мировой пидарастический интернационал. И я вот сразу, ей-богу: а это не они ли нас так в метро по говну мордой возят?
Леха причмокнул беззубым ртом; что имел в виду? По дому соскучился?
– Ага, – из-за руля буркнул Нигматуллин. – Если бы. Будут они мараться. Они нас сразу ракетами, как только пронюхают. А перехватывать нам их чем? Ни хрена не осталось.
– Не, ну теперь-то ясно. Вы как объяснили, у меня сразу все на место сщелкнулось! – цыкнул Савелий. – Все сошлось. Глушилки эти. А то я еду, блин, и думаю: ну как? Для чего? То, что Артемий там задвинул: Красная Линия, людей обманывают, заперли под землю – ну это же бред, так-то. Прости, конечно, брат. Смысл-то? Еду и понимаю: парень ты хороший, но чушь порешь. Сердце подсказывает: херота. Не может такого быть. Чтобы наши наших же за просто так. А вы когда объяснили – сердце такое: во. В точку. Я чувствовал ведь, сука, что слишком гладко все. Что столько лет нас не трогали. Что типа все выжили такие радостные. Теперь-то ясно, что. А, Артем?
– Да.
Проехали МКАД: одним направо в мертвую пробку, другим налево – но все туда же, а им обратно в Москву – жить-доживать, кому уж сколько.
Хороший был внедорожник: сиденья кожаные, броня в палец толщиной, аппаратура еще какая-то. Мотор уютно урчал, Нигматуллин вел цепко, мумии мелькали так быстро, как кадры в кино, как один человек.
– Хорошая машина, – сказал Артем. – Не знал, что у нас есть такие.
– Теперь вот есть.
Артем пожевал щеку – вместо того, чтобы все остальное у Летяги спросить. Не хотелось при людях. Потом не выдержал все-таки.
– А я ведь уже видывал эту машину. На Охотном ряду.
– В курсе.
– Думал, там и останусь лежать.
– Но не остался же.
– Почему?
– Узнали тебя. Свой ведь. Как мы своего?
– А если бы не узнали? Если бы я в противогазе был?
– Тогда бы… Не хер с рацией шляться. Глушилки тоже не весь сигнал перебить могут. Входящие все гасят, а исходящие не всегда. Приходится вручную работать.
– А как ищете?
– Ищем, – Летяга похлопал по приборам. – Тут пеленгатор есть. Хорошая машина.
Савелий поерзал: что-то осталось у него на душе неразрешенное.
– А че людям-то не сказать? Не было бы таких накладок… Как мы напортачили.
– Чтобы паники не было, – сказал Летяга. – А потом… У кого родственники там, у кого сям… Москва же. Начнут расползаться. И тогда – точно демаскировка. Даже в Ордене не все знают.
– Не все, – кивнул Артем.
– Ну и у меня, может, родственники, – отозвался Савелий. – Но раз такая тема! Чтобы мы этим гнидам еще и вазелинчиком сами помазались?
Нигматуллин за рулем поддержал его нечленораздельно.
– Ты не злись на старика, – обернулся к Артему Летяга с переднего сиденья. – Ну, не рассказал. Я-то сам всего год назад узнал. Он собирался, наверное.
– Наверное.
– Ты все правильно сделал, братик, – сказал Летяга. – Что с нами уехал. Точно. Все хорошо будет.