А потом они сидели в теплых креслах у родни и смотрели на свой город, дважды подвергшийся разрушениям за один день. В Амстердаме творилось нечто непостижимое, и они уехали очень вовремя, но их мысли постоянно возвращались туда, они думали о том, что ждет их там, с кем они больше не смогут встретиться. Такие вещи запросто не выбросишь из головы, если ты взрослый.
Но дети есть дети. И жизнь для них – это происходящее сейчас, и их абсолютно не заботило то, с чем они столкнутся на родине.
Все ведь было одним большим приключением, а перспектива спать в поезде вызывала огромный восторг. Опять же парочке удалось вырваться на свободу, и они с горящими от возбуждения глазами носились между рядами кресел и успели очаровать проверявшего билеты кондуктора и продававшую конфеты тетеньку из вагона-ресторана, а также всех прочих пассажиров, прежде чем молодым родителям удалось увести их назад в купе. Где детвору ждали мягкие постели.
Одиннадцать часов спустя, без восьми девять утра поезд прибыл на Центральный вокзал Берлина, точно по расписанию. Все было как обычно, и люди устремились из вагонов на перрон и щурились от утреннего солнца, и никто не обратил внимания, что одно купе осталось запертым и с задвинутыми занавесками.
Пока почти через час уборщица не вставила ключ в замок его двери, чтобы войти внутрь и выполнить свою работу.
Операция, проходившая под названием «Сценарий ноль», давно стала предметом шуток.
Они называли ее «дополнительной льготой». С целью отогнать пугающие мысли, связанные с ней и с обстоятельствами, способными привести к ее началу, мысли о том, насколько ужасно принадлежать к крошечной группе, которая спасется, когда все человечество вымрет.
Естественно, сами предсказания не содержали ничего веселого. И поэтому заниматься ими было бы очень сложно без помощи чувства юмора.
Когда же сейчас шутка стала реальностью, всем уже стало не до смеха.
Приказ обнародовали на экстренной встрече личного состава. Весь персонал от командования до последнего охранника, всего пятьдесят четыре человека, включая медиков, собрались в ратуше. Воздух в зале дрожал он напряжения.
Все знали, что будет сказано.
И все равно новость ошеломила присутствующих и вызвала тысячи вопросов, вылившихся в массу поднятых рук. И не играло роли, как долго человек работал в Организации, три года, тридцать лет или еще больше, все отреагировали одинаково. А иначе и быть не могло, учитывая масштаб событий и их страшную сущность. Ведь «Сценарий ноль» входил в фазу один, а это означало, что они потеряли контроль над ситуацией.
Кроме того, требовалось спешить.
Для каждого имелись индивидуальные инструкции.
Одним следовало собрать и упаковать самое необходимое, лекарства, рабочие материалы.
Личные принадлежности приказали держать наготове, пространство, конечно, было ограничено, но никто не знал, что ждет впереди, и, если бы им удалось выжить и при этом не сойти с ума, было важно остаться самими собой. Никто не знал, как долго им придется отсутствовать, и если вопреки всему повезет не заболеть, было бы верхом идиотизма страдать от недостатка самого необходимого.
Общую часть написал Коннорс. И с точки зрения теории гордился своим трудом. Однако, стоя в Синем зале ратуши и излагая требования пункт за пунктом, он в глубине души признавался себе, что, будь его воля, он с удовольствием избежал бы такой чести.
А вокруг все сидели и слушали.
Все, за исключением больных, лежавших в своих кроватях, которым еще долго предстояло оставаться здесь, когда другие уедут.
И двух гражданских.
Их было жалко, конечно, но так он написал.
И ненавидел себя за это, но ничего другого не оставалось.
Ведь будь действительность логичной и естественной, никогда не понадобилось бы готовить подобные сценарии заранее.
Когда собрание закончилось, пришло время действовать, и все принялись за работу, точно следуя своим инструкциям.
Охранники. Медицинский персонал. Ученые и бюрократы.
Каждый выполнял свою часть.
Паковались, бегали, спешили, все согласно протоколу совещания.
И на всех их действиях лежал отпечаток страха, от которого невозможно было избавиться.
И шутка о дополнительной льготе уже абсолютно не казалась смешной.
Сол Уоткинс был худым, невысокого роста.
Пиджак мешком висел на его плечах. Под ним, как на вешалке, свободно болталась рубашка, заправленная в брюки, в которые вполне мог поместиться еще один доходяга вроде него самого. И они держались на талии с помощью ремня, из-за чего сильно напоминали сморщенную тряпку на зеркале в квартире умершего родственника. Казалось, он постирал себя при неправильной температуре, в результате дал усадку, и одежда стала большой ему, и он единственный во всем мире не замечал этого феномена.
Он похудел. Сильно и за короткое время. И в принципе даже тот, кто никогда не видел его раньше, мог догадаться, что у него что-то случилось.
И именно в этом было дело.
Сол Уоткинс свернул с аллеи и пересек открытое пространство перед зданием Рейхстага, а потом проследовал мимо большого пожелтевшего газона к пешеходному мосту и футуристическому зданию с другой стороны реки.
Беззащитный от посторонних глаз. У всех на виду. И совершенно намеренно.
Если кто-то следил за ним, его бы уж точно не потеряли бы.
Но с другой стороны, он тоже увидел бы их.
Они почти наверняка выдали бы себя, не смогли бы пройти через большое поле, между домами, оставшись незамеченными для него.
Он остановился на мосту. Смотрел на тонкий лед, пытавшийся отвоевать себе новые пространства, но трескавшийся в других местах взамен. Стоял там с задумчивым, наполненным печалью взглядом, просто погруженный в свои мысли вдовец на прогулке, в поисках нового смысла жизни.
Но одновременно постоянно был настороже. Его глаза искали знакомые лица. Мужчин, стоявших отдельно, или двигавшихся без цели, или ждавших неизвестно чего. Похожих на тех, которые внезапно появились перед его домом, наблюдали за его подъездом и, скорее всего, имели отношение ко всему происходящему. Он не знал, о чем конкретно шла речь, и, честно говоря, был слишком напуган, чтобы выяснять.
Прошло уже много времени с тех пор, как он получал от нее открытки.
Короткие и туманные послания, которые, вне всякого сомнения, до него читал кто-то другой, проверяя, не написала ли она чего лишнего. Но они в любом случае были от нее и хоть как-то успокаивали. Она ужасно скучала по нему, но чувствовала себя хорошо, а ему ничего больше и не требовалось.
Затем открытки перестали приходить.
А потом в один прекрасный день появились они.
Мужчины. Ждали в автомобилях у его дома. Не последовали за ним, когда он оставил свой дом утром, по-прежнему находились там, когда он вернулся вечером, словно ожидали кого-то другого, но с чего вдруг? А затем они исчезли.