Я нахмурилась, перевернулась на другой бок, и прежде чем вновь нырнуть в мир снов, подумала – какой странный сегодня у Кузьмы голос…
А твир не иначе как мысли прочел – рассмеялся и добавил:
– Я, конечно, могу освободить тебя от первой пары, но ты уверена, что хочешь?
После этих слов вообще странное случилось – Кузя ласково поцеловал в плечо, потом это самое плечо лизнул и поцеловал снова.
Остатки сна развеялись в момент. А я опять дернулась, вновь перевернулась и распахнула глаза. И мысленно застонала.
О черт! Я же… мы же… Мама дорогая!
– Так что? На пары пойдешь? – даря легкую улыбку, спросил декан нашего факультета. – Или…
Договорить Эмиль не потрудился, вместо этого наклонился и поцеловал в подбородок. Я же окончательно растерялась и слегка запаниковала – вот что мне сейчас делать, а? Как быть?
Черт! Я ни разу в жизни не просыпалась в постели мужчины! Тем более мужчины, с которым у меня был… Ой! Блин! Блин блинский! Мы же с ним… у нас же… О нет!
Моя реакция на происходящее секретом, разумеется, не стала – Глун прекрасно все видел и выводы, как понимаю, сделал. Но, вопреки ожиданиям, насмехаться или язвить не стал.
– Ну чего ты испугалась? – улыбаясь, спросил он. – Только не говори, что меня.
Я отчаянно замотала головой, хотя…
Блин! И все-таки! Что делать-то?!
– Ладно, потом расскажешь, – смилостивился Эмиль. – Сейчас только на один вопрос ответь: на пары пойдешь?
Я истово закивала и, подтащив простынь к подбородку, села. В отличие от Глуна, который был уже одет и даже причесан, я оставалась в том же виде, в каком заснула.
Быстрый осмотр помещения дал отличный результат – все мои вещи нашлись сразу, они висели на противоположной спинке кровати. Вот только отбросить простынь и подняться, чтобы дотянуться хотя бы до халата, пороху не хватало. Ведь это означает предстать перед Эмилем обнаженной, а я… Да, черт возьми, стесняюсь!
Ну и что, что мы переспали? Это было ночью, в тусклом свете магических ламп! И я была совершенно пьяна от его поцелуев, зато теперь – трезвее стеклышка. Плюс – за окном солнечное утро, и в спальне до неприличия светло.
Из круговорота панических мыслей вырвал тихий смех Эмиля. Еще миг, и Глун поднялся, сообщив:
– Я подожду в гостиной.
Удивительно, но он и в самом деле вышел, оставив меня одну. И пусть я не видела лица, но точно знала – покидая спальню, Эмиль фон Глун улыбался.
Черт!
Я не то что оделась, а буквально запрыгнула в свой неприличный ночной комплект. А пояс халата завязала аж на два узла – чтобы наверняка и во избежание. Шустро пихнула ноги в тапочки, которые обнаружились здесь же, у кровати, и, расчесав волосы пятерней, направилась к двери.
Справиться с вихрем эмоций даже не пыталась, слишком хорошо понимала, что унять их не смогу. Зато мне удалось сконцентрироваться на конкретной цели – возвращении на чердак.
Глуну, как понимаю, сплетни о романе со студенткой совсем не нужны, так что он непременно прикроет. А если же нет, то… Блин, никаких «если». Глун меня не подставит. Ни за что!
С этими мыслями я дернула ручку двери и вышла в гостиную, и испытала толику удовольствия, осознав – мое столь быстрое появление стало для Эмиля неожиданностью.
– Уже? – подтверждая догадку, спросил он. – Какая ты, однако, шустрая…
Сам шпион норрийский стоял в этот момент у большого настенного зеркала, расположенного возле входной двери. И, высказав своеобразный комплимент, опять к зеркалу повернулся.
– Крак, ты меня слышишь? – позвал он. – Ответь, будь так добр.
Я не сразу сообразила, что Крак – сокращение от Кракозябра. Вернее, поняла это, лишь когда из зеркала, которое, как и прежде, «транслировало» исключительно отражение Глуна и гостиной, донеслось:
– Да, слышу.
– Скажи мелкому, чтобы доступ на телепортацию дал.
– Готово, – после короткой паузы ответил монстр.
Меня по-прежнему захлестывали эмоции, но я все равно нахмурилась. Что еще за доступ? Доступ на телепортацию куда?
Еще через полминуты, когда Глун подошел, обнял за талию и увлек в рассеченное огненной молнией пространство, отгадка нашлась – Эмиль просил разрешить телепортацию на чердак. Вот теперь-то мне вспомнилось, что подобное уже было – кажется, Дорс объяснял, что на территорию твира без особого дозволения переместиться невозможно.
Но это частности. И вообще, в данный конкретный момент вопрос доступа был неважен. Куда больше занимал тот факт, что я предстала перед домочадцами в компании того, с кем буквально сегодня ночью… Блин!
Да, я по-прежнему понятия не имела, как реагировать, и, увидав «котика» с Зябой, залилась жгучим румянцем. А зараза синеглазая, прежде чем исчезнуть, наклонилась и поцеловала, нагло прикусив нижнюю губу.
Все. Аут. И сердце бьется уже не в груди, а где-то в горле. Еще ноги подкашиваются, а желание провалиться сквозь землю, наоборот, крепнет.
И самым последним, отдельным пунктом – в голове пойманной птицей бьется мысль: мне ведь не почудилось, Глун в самом деле переиначил прозвища моих домашних «под себя»? Кузьма у него мелким зовется, а Зяба…
– Зяб, а как Глун тебя называет? – Я знала, но не спросить не могла.
– Крак, – ответил монстр невозмутимо.
– И ты… позволяешь?
– А почему нет? – откликнулся кшерианец. – Как по мне, это сокращение гораздо лучше, чем «Зяба». Крак – это по-мужски, а Зяба…
Помесь крокодила с не пойми чем картинно скривилась, подтверждая вывод о том, что Эмиль… да сволочь он, вот кто! Как посмел давать моим друзьям новые прозвища? Кто позволил ему влезть в мою жизнь до такой степени? Кто дал право на столь вопиющую бесцеремонность?!
– Он тебя не обижа-ал? – ворвался в мысли голос Кузьмы.
Вздрогнув, я отрицательно качнула головой. А ушастый лис с бордовой шерсткой отчетливо шмыгнул носом и сказал:
– Это хоро-ошо. А то я ему покажу-у! А то я его уку…
– Если хочешь успеть на завтрак, лучше поторопиться, – перебил твира Кракозябр. – У тебя четверть часа на сборы.
Я «зависла» на миг, но тут же опомнилась – подскочила к Кузе, чтобы подхватить и сжать «котика» в объятиях. Вот он, лучший мужчина в мире! А Эмиль… а о нем я как-нибудь попозже подумаю! Потому что в данный момент я не готова и вообще ужасно опаздываю!
Увы, мысли о Глуне оказались столь же бесцеремонными, как и сам норриец. Они лезли в голову, несмотря на запрет и отчаянное сопротивление с моей стороны. Ужасней была лишь счастливая улыбка, которая вспыхнула на губах вопреки всякой логике и, несмотря на все усилия, исчезать отказывалась.