Но по выходным Костя на работу не шел, и ящик оставался пустым. И неважно, что они встретятся через полтора часа, Катя все равно немножечко расстроилась. Самую малость. Направившись к умывальнику, висящему на вкопанном в землю столбе, Катя припоминала, что вчера Костя напустил на себя таинственный вид и пообещал сегодня большое путешествие. Он обещал зайти за ней в полдень, и девушка с надеждой покосилась на калитку. Но нет, еще полтора часа… Внезапно, плеснув в лицо остывшей за ночь водой и окончательно проснувшись, Катя вспомнила вчерашний ливень, Костю на их кухне, и ее залихорадило. Не терпелось узнать, что же думает Алена по этому поводу. Узнала она его? Каким он ей показался? И втайне Катя опасалась материнского вердикта. Так что когда выяснилось, что Алена по-прежнему мучается мигренью, приставать к ней Катя не стала. Захочет – сама скажет. Хотя, подумалось ей тут же, мама не так уж и разговорчива. Если мы никогда не обсуждали мужчин и само явление любви, почему я решила, что теперь это изменится? Скорее всего, как обычно оставит свое мнение при себе.
За завтраком девушка только чуть-чуть поковырялась вилкой в мелкой жареной рыбешке, которую Алена успела наловить до ее пробуждения. Так мама, видно, пыталась избавиться от боли, или достигала нирваны, кто ее разберет. Кате и самой бы не мешало ее достичь. А пока едва хватало сил вытерпеть оставшийся час до прихода Кости, чтобы, раз уж Алена молчит, обсудить вчерашнее с ним.
– Можно, я тебя расчешу? – неожиданно спросила Алена.
Девушка изумилась. Когда-то раньше Алена действительно расчесывала ей волосы: перед школой и перед сном. И Катя любила эти мирные минуты, когда материнские руки легонько скользили по ее голове, массируя и поглаживая. Но с тех пор прошло много времени. Слишком много, чтобы просто так вернуть забытый ритуал.
И хотя Кате хотелось бежать в комнату и предаваться метаниям (что надеть… куда поедем… придет вовремя или опоздает… сколько-сколько сейчас минут?), она только неуверенно пожала плечами. Алена тотчас взяла частый гребень и, став за спинкой стула, принялась распутывать ее волосы. Черные пряди еще с вечера слиплись потускнели, и, когда мать разложила их ей по плечам, Катя с волнением почувствовала исходящий от них запах реки. Ей живо представился розовый от всполохов пламени песок на дальнем пляже, и Костя, и она затосковала. Погрузившись в воспоминания, плавно перетекающие в смелые мечты, Катя не сразу заметила, что Алена расчесывает ее не как всегда. Она не водит гребнем от корней до концов, чтобы каждая прядь разгладилась и заблестела, а методично делит волосы на пробор, царапая острыми зубьями по коже, потом перекидывает часть волос, и делит снова.
– Мам… – убедившись в своей правоте, нахмурилась Катя. – Как-то странно ты меня расчесываешь…
И услышала тихий Аленин смешок.
– На всякий случай проверяла. Просто решила убедиться, что это все вздор…
– Что «это все»? – не поняла Катя.
Алена зачесала все ее волосы назад и наконец-то начала водить гребнем сверху вниз, до самых кончиков. Со вздохом помедлила.
– Приходит ко мне вчера Лида Нелидова. Долго что-то суетится, благодарит за ихтиолку. А потом достает из сумки бутылочку и мне протягивает. Я спрашиваю, что это, а она мне – керосинчику принесла. И глаза такие делает большие, мол, я должна сообразить, что к чему. Ясное дело, я не понимаю. Зачем, говорю, керосинчику-то? А она – ну как, Кате твоей…
– А мне-то зачем? – оторопела Катя, пытаясь повернуться и посмотреть на мать, но так мягко поправила ее голову ладонями.
– Сиди ровно, я же плету… Ну вот. В общем, мялась она, мялась. А я действительно же не понимаю, в чем дело. И в итоге она мне выкладывает. Ладно, говорит, я все знаю! У Кати твоей вши!
– Что-о? – Катя подскочила от неожиданности, вытаращив глаза. – ЧТО у меня?
– Вши… Лида в этом полностью уверена… – Алена приложила обе руки к щекам. – Придумает же народ, а? Всем скучно, только и знают, что сочинять и языком трепать. Нет бы что-то дельное…
Несмотря на то, что в Алене чувствовался иронический настрой, Катя было не до смеха:
– Так и что, откуда она набралась-то этого?
– А понятия не имею! Говорит, что знает, и все.
– И ты взяла керосин? – перепугалась Катя. Алена поджала губы:
– Ну нет конечно, я ж не совсем еще из ума выжила. Уверила ее, что нет у тебя никаких вшей, и отправила восвояси.
Катю передернуло от омерзения, как будто она и вправду почувствовала мелкое копошение насекомых на своей коже:
– Фу, какая гадость! Откуда она это взяла-то? О нет! Она же всем, поди, уже растрезвонила… Ужас…
Девушка схватилась за голову. Она была не просто выбита из колеи, она была шокирована. Если уж Нелидовой что взбредет… А если вдруг Костя об этом узнает? Катя застонала от бессилия.
– Что же делать…
Алена ободряюще погладила ее по голове:
– Не обращай внимания, котенок. Иногда надо просто не обращать внимания.
Легко сказать. После того, как Алена ушла на рынок, Катя устроилась в тенечке и в унынии стала ломать голову, откуда пошли слухи, которые так чутко уловила Нелидова. Тетя Лида женщина хоть и болтливая и охочая до разных сплетен, но сама их придумывать не умела, и только, как сорока, собирала на всех углах.
Вдобавок Катя помнила о предстоящем путешествии. Вчера эти планы привели Катю в восторг, еще бы, целый день с Костей, – но сегодня к этому примешивалась и досада, и страх. Что, если он уже слышал этот вздор про нее? А если не слышал, не говорить же ему: «знаешь, если вдруг услышишь, что я вшивая, ты не верь!». Куда ни кинь, всюду клин. Катя совершенно растерялась и, погрузившись в раздумья, угрюмо наблюдала, как по завалинке снуют жуки-солдатики в своих ядовито-красных, с черной полоской и крапом, мундирах. Она так ушла в себя, что не сразу расслышала тихий гортанный смех.
Костя стоял с той стороны, опершись подбородком на невысокий ветлигинский забор, и наблюдал за ней:
– Когда ты думаешь, ты очень забавная.
Катя подбежала к нему и, встав на цыпочки, легонько поцеловала. «Слышал или не слышал?» – беспокойно пронеслось в ее голове.
Одет он был в шорты и футболку, но за плечами болтался старый штопаный рюкзак защитного цвета. Несмотря на бинт на ноге, он почти не хромал, только ногу ставил на пятку. Костя велел Кате не брать с собой ничего, кроме купальника и кед, на случай, если захочется свернуть в лес. Откуда свернуть – он не пояснил. Катя быстро собралась и, подсунув под сахарницу записку для Алены, выскочила во двор.
Костя повел ее на берег, но не на пляж. Она пыталась выведать, зачем рюкзак и что в нем, но Костя отмахивался:
– Кое-что для путешествия. Мы же в путешествие отправились!
И Катя почувствовала, что чертовски любит эти самые путешествия.
По петляющей тропке между кустов, затянутых какой-то лианоподобной растительностью с кремовыми, тяжело и сладко пахнущими цветами, они вышли к реке. Тут, скрытая в камышах, качалась плоскодонка – и курил Маркел. При виде их он встал, и пять или шесть лягушек попрыгали с тропинки в воду с громкими шлепками. Маркел, ухмыльнувшись, кивнул Кате (у той все внутри оборвалось: «Этот, видимо, слышал…»), пожал руку Косте, хлопнул по плечу: